В правящих кругах России мнения о дальнейших шагах на Балканах резко разделились. Руководители Министерства иностранных дел К. В. Нессельроде и И. Каподистрия возглавили две противоборствующие группировки. Последнего поддерживали влиятельные русские дипломаты Г. А. Строганов в Константинополе. Ю. А. Головкин в Вене, Х. А. Ливен в Лондоне, К. О. Поццо-ди-Борго в Париже[100]. Выражая мнение всей «военной партии», Каподистрия разработал план «понудительных мер» по отношению к Османской империи и ждал лишь согласия императора ввести войска в Дунайские княжества.
Группировка Нессельроде считала необходимым сохранять верность принципам Священного союза, находя несовместимой с ними военную поддержку революционного движения. Александр I предпочел поддержать эту партию, что определило всю дальнейшую политику России во время кризиса. Следствием победы партии Нессельроде стала отставка всех приверженцев войны – Строганова, Головкина, Каподистрии.
В начале 20-х гг. XIX в. революционные движения развернулись в Испании, Неаполе, Португалии и Пьемонте, что не могло не вызвать тревоги реакционных правительств Европы. Они рассматривали греческое восстание в одном ряду с другими европейскими революциями. Конгрессы Священного союза были призваны выработать единую точку зрения на происходящие процессы в социально-экономической и политической жизни целого ряда государств, наметить конкретные действия, вплоть до вооруженной интервенции союзных держав в страны, охваченные революционным пожаром. Прежде всего великие европейские державы стояли за сохранение политики status quo на Балканах. Особенно ярыми приверженцами такой политики были англичане. Англия сохраняла с Портой дружественные отношения и была заинтересована в скорейшем подавлении греческого восстания. Правда, уже в 1823 г. в правящих кругах Великобритании наметилась тенденция к поддержке греческого освободительного движения – долгие колебания Петербурга использовались для того, чтобы представить русскую политику в невыгодном свете и выступить единственным посредником в урегулировании турецко-греческих отношений. Английский министр иностранных дел Дж. Каннинг заявил в 1823 г.: «Россия покинула свое передовое место, Англия должна воспользоваться этим и занять его»[101].
Австрия также выступала за неделимость Османской империи, отвергая возможность любых национально-освободительных движений. Австрийский канцлер прежде всего опасался «дурного примера» восставших греков для многочисленных народов своей страны. Что касается Франции, то ее позиции были ослаблены после Наполеоновских войн и она не имела решающего голоса в обсуждении европейских проблем. Она была заинтересована в предоставлении ей торговых привилегий в районе Средиземноморья и Балкан, а для их обеспечения также требовалось сохранение status quo.
Российское правительство было вынуждено поддерживать общие антиреволюционные настроения держав – членов Священного союза, но в то же время считало, что России принадлежит особая миссия в разрешении конфликта на Балканах. Учитывая ее признанную роль в качестве державы – покровительницы православного населения Османской империи, российские власти пытались протестовать против особо жестокого обращения турецких войск с мирным населением Греции. Российский МИД представил Порте целый ряд официальных нот в защиту греков, мало надеясь на их результативность. Между тем после разрыва русско-турецких дипломатических отношений в это время впервые стали появляться планы вооруженной защиты Россией своих прав на Балканах. Представителям в Вене, Берлине, Париже и Лондоне предлагалось запросить соответствующие кабинеты об их отношении к возможной посылке русских войск в европейские провинции Османской империи[102]. Опасаясь брать на себя ответственность в столь «общем» для всех европейских держав деле, как судьба Османской империи, Александр I хотел заручиться если не прямой поддержкой союзников, то хотя бы их нейтралитетом. Российские правящие круги пытались заранее выработать общую с союзниками точку зрения на балканские дела, а при благоприятных обстоятельствах – привлечь их к совместным военным действиям. Александр I даже поделился своими соображениями с министром иностранных дел Великобритании Р. Каслри[103].
Восстановление дипломатических отношений между Россией и Османской империей стало возможным лишь после того, как Порта согласилась удовлетворить русские требования относительно свободного прохода торговых судов через Проливы и эвакуации турецких войск из Дунайских княжеств. Этому предшествовала нота, врученная английским послом в Константинополе лордом Стренгфортом Порте 11 августа 1823 г. В ноте указывалось на неправомерность действий османского правительст ва, а проводимая им политика называлась «заблуждением»[104]. Английский кабинет взял на себя урегулирование русско-турецких отношений, стремясь избежать военного конфликта на Балканах. В Великобритании прекрасно понимали, что «миролюбивая политика российского государя… достаточно непопулярна в империи среди государственных служащих и военных. Русские коммерсанты и земледельцы присоединяют свой голос к голосу тех своих сограждан, кто и раньше высказывался за войну»[105]. Усилиями западных держав Александр I, «несмотря на справедливое свое неудовольствие против турок», начал некоторое сближение с османским правительством[106]. В октябре 1823 г. генеральный консул России в Бухаресте М. Я. Минчаки был назначен временно управляющим торговыми делами в Константинополе.
Миссия Минчаки рассматривалась в Петербурге в качестве «залога и предвестия» восстановления дипломатических отношений с Османской империей[107] и должна была послужить свидетельством примирительной политики России, готовой пойти на улучшение отношений с Портой[108]. Согласно инструкции, Минчаки поручалось урегулировать и восстановить торговые связи, но при этом не исключалась возможность, пользуясь случаем, довести до сведения султанского правительства политические виды России. Вместе с тем Минчаки должен был дать почувствовать разницу между порученной ему миссией и подлинным «восстановлением прежних отношений между двумя империями»[109] в полном объеме.
Уже в августе 1824 г. на пост посланника и полномочного министра в Константинополе был назначен А. И. Рибопьер. Однако его отъезд в турецкую столицу был отсрочен до тех пор, пока османское правительство не предпримет конкретных мер по эвакуации турецких войск из Дунайских княжеств. На Минчаки временно возлагались обязанности поверенного в делах[110]. Осенью 1825 г. на конференции между Минчаки и реис-эфенди (министр иностранных дел Турции) впервые после длительного перерыва вновь возник вопрос о Сербии. Речь снова шла о выполнении VIII статьи Бухарестского договора[111]. В решительной форме Порте опять предъявлялось требование выполнения всех ее обязательств по заключенным ранее соглашениям.
Возвращение к обсуждению сербской темы и решительный тон российских выступлений свидетельствовали о том, что правящие круги подготовили новый план действий на Востоке. Неудача Петербургской конференции европейских держав по греческому вопросу еще раз подтвердила нежелание правительств Англии, Австрии и Франции пойти на соглашение с Россией и принять коллективные меры по урегулированию греко-турецкого конфликта. Александр I, ранее не решавшийся нарушить обязательства, вытекавшие из членства в Священном союзе, и стремившийся «не допустить в греческом вопросе другой гарантии и вмешательства, кроме коллективного», решился наконец на самостоятельную инициативу[112]. Российский император заявил, что впредь Россия считает бесполезным «вступать в новые объяснения со своими союзниками о турецких делах» и «будет исключительно следовать своим собственным видам и руководствоваться своими собственными интересами». Лондонская «Таймс» признавала, что продолжительное время союзнические узы налагали обязательства и удерживали российского императора от самостоятельных шагов: «Потребовалось четыре года тяжелой борьбы, – писала она в декабре 1825 г., – чтобы помешать Александру I пройти маршем от Дуная и уничтожить турецкий деспотизм»[113].
102
ВПР. Сер. II. Т. IV (XII). С. 279. Циркулярная депеша управляющего Министерством иностранных дел К. В. Нессельроде посланнику в Берлине Д. М. Алопеусу, посланнику в Вене Ю. А. Головкину, поверенному в делах в Лондоне П. А. Николаи, послу в Париже К. О. Поццо-ди-Борго. 29 августа (10 сентября) 1821 г.
103
ВПР. Сер. II. Т. IV (XII). С. 279. Письмо Александра I министру иностранных дел Великобритании Каслри. 29 августа (10 сентября) 1821 г.
107
ВПР. Сер. II. Т. V (XIII). С. 240. Инструкция статс-секретаря К. В. Нессельроде генеральному консулу в Бухаресте М. Я. Минчаки. 8 (20) октября 1823 г.
108
ВПР. Сер. II. Т. V (XIII). С. 228. Письмо статс-секретаря К. В. Нессельроде послу Великобритании в Константинополе Стрэнгфорту. 28 сентября (10 октября) 1823 г.
109
ВПР. Сер. II. Т. V (XIII). С. 240. Инструкция статс-секретаря К. В. Нессельроде генеральному консулу в Бухаресте М. Я. Минчаки. 8 (20) октября 1823 г.
110
ВПР. Сер. II. Т. V (XIII). С. 595. Управляющий Министерством иностранных дел К. В. Нессельроде М. Я. Минчаки. 16 (28) августа 1824 г.
111
АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 2351. Л. 169–169 об. Протокол конференции от 1 (13) октября 1825 г. между М. Я. Минчаки и реис-эфенди.
112
113
Цит. по: