Zasnie gleboko - dawniej ilez razy
Byl ostrzegany od aniola stroza
Mocniej, dobitniej, sennymi obrazy.
On tak zly nie byl, dawniej byl czlowiekiem;
Powoli wreszcie zszedl az na tyrana,
Anioly Panskie uszly, a on z wiekiem
Coraz to glebiej wpadal w moc szatana.
Ostatnia rade, to przeczucie ciche,
Wybije z glowy jak marzenie liche;
Nazajutrz w dume wzbija go pochlebce
Wyzej i wyzej, az go szatan zdepce...
Ci w niskich domkach nikczemni poddani
Naprzod za niego beda ukarani;
Bo piorun, w martwe gdy bije zywioly,
Zaczyna z wierzchu, od gory i wiezy,
Lecz miedzy ludzmi naprzod bije w doly
I najmniej winnych najpierwej uderzy...
Usneli w pjanstwie, w swarach lub w rozkoszy,
Zbudza sie jutro - biedne czaszki trupie!
Spijcie spokojnie jak zwierzeta glupie,
Nim was gniew Panski jak mysliwiec sploszy,
Tepiacy wszystko, co w kniei spotyka,
Az dojdzie w koncu do legowisk dzika.
Slysze! - tam! - wichry - juz wytknely glowy
Z polarnych lodow, jak morskie straszydla;
Juz sobie z chmury porobili skrzydla,
Wsiedli na fale, zdjeli jej okowy;
Slysze! - juz morska otchlan rozchelznana
Wierzga i gryzie lodowe wedzidla,
Juz mokra szyje pod obloki wzdyma;
Juz! - jeszcze jeden, jeden lancuch trzyma
Wkrotce rozkuja - slysze mlotow kucie..."
Rzekl i postrzeglszy, ze ktos slucha z boku,
Zadmuchnal swiece i przepadl w pomroku.
Blysnal i zniknal jak nieszczesc przeczucie,
Ktore uderzy w serce, niespodziane,
I przejdzie straszne - lecz nie zrozumiane.
Koniec Ustepu
DO PRZYJACIOL MOSKALI
Wy, czy mnie wspominacie! ja, ilekroc marze
O mych przyjaciol smierciach, wygnaniach, wiezieniach,
I o was mysle: wasze cudzoziemskie twarze
Maja obywatelstwa prawo w mych marzeniach.
Gdziez wy teraz? Szlachetna szyja Rylejewa,
Ktoram jak bratnia sciskal carskimi wyroki
Wisi do hanbiacego przywiazana drzewa;
Klatwa ludom, co swoje morduja proroki.
Ta reka, ktora do mnie Bestuzew wyciagnal,
Wieszcz i zolnierz, ta reka od piora i broni
Oderwana, i car ja do taczki zaprzagnal;
Dzis w minach ryje, skuta obok polskiej dloni.
Innych moze dotknela srozsza niebios kara;
Moze kto z was urzedem, orderem zhanbiony,
Dusze wolna na wieki przedal w laske cara
I dzis na progach jego wybija poklony.
Moze platnym jezykiem tryumf jego slawi
I cieszy sie ze swoich przyjaciol meczenstwa,
Moze w ojczyznie mojej moja krwia sie krwawi
I przed carem, jak z zaslug, chlubi sie z przeklestwa.
Jesli do was, z daleka, od wolnych narodow,
Az na polnoc zaleca te piesni zalosne
I odezwa sie z gory nad kraina lodow,
Niech wam zwiastuja wolnosc, jak zurawie wiosne.
Poznacie mie po glosie; pokim byl w okuciach,
Pelzajac milczkiem jak waz, ludzilem despote,
Lecz wam odkrylem tajnie zamkniete w uczuciach
I dla was mialem zawsze golebia prostote.
Teraz na swiat wylewam ten kielich trucizny,
Zraca jest i palaca mojej gorycz mowy,
Gorycz wyssana ze krwi i z lez mej ojczyzny,
Niech zrze i pali, nie was, lecz wasze okowy.
Kto z was podniesie skarge, dla mnie jego skarga
Bedzie jak psa szczekanie, ktory tak sie wdrozy
Do cierpliwie i dlugo noszonej obrozy,
Ze w koncu gotow kasac reke, co ja targa.
Koniec
А.С. Пушкин
МЕДНЫЙ ВСАДНИК
ПЕТЕРБУРГСКАЯ ПОВЕСТЬ
ПРЕДИСЛОВИЕ
Происшествие, описанное в сей повести, основано на истине. Подробности наводнения заимствованы из тогдашних журналов. Любопытные могут справиться с известием, составленным В. И. Берхом.
ВСТУПЛЕНИЕ
На берегу пустынных волн
Стоял он, дум великих полн,
И вдаль глядел. Пред ним широко
Река неслася; бедный челн
По ней стремился одиноко.
По мшистым, топким берегам
Чернели избы здесь и там,
Приют убогого чухонца;
И лес, неведомый лучам
В тумане спрятанного солнца,
Кругом шумел.
И думал он:
Отсель грозить мы будем шведу.
Здесь будет город заложен
Назло надменному соседу.
Природой здесь нам суждено
В Европу прорубить окно,[1]
Ногою твердой стать при море.
Сюда по новым им волнам
Все флаги в гости будут к нам
И запируем на просторе.
Прошло сто лет, и юный град,
Полнощных стран краса и диво,
Из тьмы лесов, из топи блат
Вознесся пышно, горделиво;
Где прежде финский рыболов,
Печальный пасынок природы,
Один у низких берегов
Бросал в неведомые воды
Свой ветхий невод, ныне там
По оживленным берегам
Громады стройные теснятся
Дворцов и башен; корабли
Толпой со всех концов земли
К богатым пристаням стремятся;
В гранит оделася Нева;
Мосты повисли над водами;
Темно-зелеными садами
Ее покрылись острова,
И перед младшею столицей
Померкла старая Москва,
Как перед новою царицей
Порфироносная вдова.
Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит,
Твоих оград узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный,
Когда я в комнате моей
Пишу, читаю без лампады,
И ясны спящие громады
Пустынных улиц, и светла
Адмиралтейская игла,
И, не пуская тьму ночную
На золотые небеса,
Одна заря сменить другую
Спешит, дав ночи полчаса.[2]
Люблю зимы твоей жестокой
Недвижный воздух и мороз,
Бег санок вдоль Невы широкой,
Девичьи лица ярче роз,
И блеск и шум и говор балов,
А в час пирушки холостой
Шипенье пенистых бокалов
И пунша пламень голубой.
Люблю воинственную живость
Потешных Марсовых полей,
Пехотных ратей и коней
Однообразную красивость,
В их стройно зыблемом строю
Лоскутья сих знамен победных,
Сиянье шапок этих медных,
Насквозь простреленных в бою.
Люблю, военная столица,
Твоей твердыни дым и гром,
Когда полнощная царица
Дарует сына в царской дом,
Или победу над врагом
Россия снова торжествует,
Или, взломав свой синий лед,
Нева к морям его несет,
И чуя вешни дни, ликует.
Красуйся, град Петров, и стой
Неколебимо, как Россия,
Да умирится же с тобой
И побежденная стихия;
Вражду и плен старинный свой
Пусть волны финские забудут
И тщетной злобою не будут
Тревожить вечный сон Петра!
Была ужасная пора,
Об ней свежо воспоминанье...
Об ней, друзья мои, для вас
Начну свое повествованье.
Печален будет мой рассказ.
* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *
Над омраченным Петроградом
Дышал ноябрь осенним хладом.
Плеская шумною волной
В края своей ограды стройной,
Нева металась, как больной
В своей постеле беспокойной.
Уж было поздно и темно;
Сердито бился дождь в окно,
И ветер дул, печально воя.
В то время из гостей домой
Пришел Евгений молодой...
Мы будем нашего героя
Звать этим именем. Оно
Звучит приятно; с ним давно
Мое перо к тому же дружно.
Прозванья нам его не нужно,
Хотя в минувши времена
Оно, быть может, и блистало,
И под пером Карамзина
В родных преданьях прозвучало;
Но ныне светом и молвой
Оно забыто. Наш герой
Живет в Коломне; где-то служит,
Дичится знатных и не тужит
Ни о почиющей родне,
Ни о забытой старине.
Итак, домой пришед, Евгений
Стряхнул шинель, разделся, лег.
Но долго он заснуть не мог
В волненьи разных размышлений.
О чем же думал он? о том,