Величие души Павла I не требует дополнительных подтверждений. Ему следовало использовать все свое могущество в пользу ордена без того, чтобы участвовать в дискредитации нынешнего Великого магистра [Гомпеша], и без того, чтобы добиваться отличия, которое не может быть даровано некатолическому монарху и которое требует согласно соответствующим вполне определенным правилам изъявления мнения всех языков, входящих в орден.
Содержание пакета с меморандумом, перлюстрированного российскими агентами, стало известно Павлу раньше, чем самим братьям Литта, и императорский гнев обрушился на них со всей силой. Нунция Лоренцо немедленно выслали из Петербурга по месту службы, то есть в неблагодарный Рим. А Джулио Литта, лишившись всех своих чинов и званий в ордене, отправился в ссылку в имение жены.
Но и эти события не стали последней точкой в борьбе Павла за легализацию своего гроссмейстерского титула. Вообще эта история закончилась скорее неопределенным многоточием. Сначала летом 1799 года австриец Гомпеш (как считается, под давлением австрийского императора) отказался от своего титула Великого магистра, официально уведомив об этом Вену и Петербург. Таким образом, Павел остался вне конкуренции, признанный всеми приорствами, за исключением испанцев. Затем в ссылке скончался Пий VI, и на папский престол вступил Пий VII. Новый понтифик, мудро решив, что время все лечит, предпочел не высказываться по спорному вопросу. Он не одобрял и не осуждал деятельность Павла в качестве Великого магистра.
Нового папу живо интересовал лишь один вопрос: когда сможет вернуться в Петербург нунций. Аббат Бенвенутти докладывал по этому поводу в Рим:
Император ничего не желает более, как поддерживать хорошие отношения со святым отцом, но при условии, что ему не будет отказано в титуле Великого магистра (по этому поводу он не желает слушать никаких возражений); он охотно вступит в переговоры относительно других вопросов и примет того, кого будет угодно направить его святейшеству в качестве нунция…
Еще одним важным каналом, по которому в Рим шла подробная информация о положении в Петербурге и настроениях императора, стал иезуит патер Грубер, тесно связанный с императорской семьей. Говорят, что в дом он вошел как прекрасный стоматолог, но затем продемонстрировал столько ума, находчивости и умения быть полезным, что стал близким конфидентом императора. Грубера даже наградили орденом Андрея Первозванного, но, проявив скромность и дипломатический такт, иезуит награду вежливо отклонил.
Есть свидетельства, что именно Грубер прорабатывал вопрос о личной встрече Пия VII с Павлом I где-нибудь в одной из западных провинций России, чтобы без посредников обсудить вопрос о воссоединении церквей и о легализации ордена иезуитов.
Если верить Груберу, то Павел в конфиденциальных беседах признавался иезуиту в том, что «сердцем он католик», и передавал через него приглашение теперь уже и Пию VII поселиться в России. В декабре 1800 года Грубер докладывал Маротти, секретарю папы:
Что касается состояния души нашего доброго императора, я добавлю, что еще несколько дней назад во время аудиенции он сказал мне: «Если папа ищет надежного убежища, я приму его как отца и защищу его всей моей властью».
В том же докладе Грубера есть многозначительная фраза: «Как желает он, чтобы его церковь была объединена со святою Римскою церковью. Впрочем, об этом следует говорить только устно и с крайней осторожностью».
О таких же настроениях Павла свидетельствует и посол Испании герцог де Серракаприола. Посетовав в ходе аудиенции послу на то, что именно Испания противится его утверждению в качестве гроссмейстера Мальтийского ордена, Павел затем заявил:
…учитывая опасность фальшивой философии, приобретающей все более широкое распространение, [он] считает, что против набирающего силу атеизма следует бороться, объединив усилия всех сил добра. Союз религий есть самая сильная преграда на пути распространяющегося вселенского зла.
Историки по-разному толкуют беседы Павла с католиками. Для одних многообещающие заявления российского монарха – это лишь тактические уловки в дипломатической игре, для других именно в этих конфиденциальных разговорах с глазу на глаз содержится подлинная суть мировоззрения императора. На мой взгляд, Павел находился над схваткой, и в этом смысле был ближе к Богу, чем противоборствующие конфессии. Его экуменизм являлся подлинным и носил не столько политический, сколько мистический характер.
Исторический казус, когда гроссмейстером католического ордена стал православный русский монарх, завершился лишь со смертью Павла. Думается, что известие о кончине русского императора в Ватикане встретили со смешанным чувством искреннего огорчения и естественного облегчения. Римский первосвященник потерял очень надежного, но чрезвычайно беспокойного партнера.