Впрочем, такого рода интеллектуальная порка впрок не шла: обычно ответом на нее было впадание в самоуничижение, сбор нарциссической поддержки, а затем — новое раздувание грандиозного эго, которое, как правило, кончалось позорным проигрышем очередной «маленькой победоносной войны». Один из таких фэйлов плавно перешел в Октябрьскую революцию — или, вернее, в Февральскую революцию и Октябрьскую контрреволюцию.
И это что-то изменило? Ни хрена! Нарциссы никогда ничему не учатся, потому что не могут вообразить себя несовершенными и нуждающимися в науке. Русский народ остался коллективным Мессией, только новой Благой Вестью стала Всемирная Революция.
Конечно, и эта миссия провалилась. А что у нарцисса не проваливается?
Вот есть такое популярное мнение, что русских спортили и сглазили большевички. Из которых, конечно же, большинство было евреями, дадада. Черта с два. Это началось задолго до Ленина. Задолго до Петра (который сам был грандиозным нарциссом, куда правду денешь). Миф о «Третьем Риме» — не причина, но следствие веры в то, что русские есть единственный «истинно христианский народ» на земле. Эта нарциссическая раздвоенность коренится глубоко в татарских временах, но я не буду углубляться аж туда. Давайте сконцентрируемся не на причине, а на следствиях.
Итак. Самопрезентация русских в их же современном фольклоре противоречива: черты и свойства не очерчиваются четко как позитивные или негативные, при этом именно негативные черты выпячиваются и преподносятся как некий особый предмет гордости. Это похоже на подсознание нарцисса, куда загнано ощущение собственного ничтожества.
В классической литературе эти недостатки оттеняются и перекрываются противоположными добродетелями, превозносимыми сверх всякой меры. Нередко русских при этом порицают за пороки — но и пороки носят эпический, былинный характер. Это здорово смахивает на цикл самовозвеличивания-самоуничижения.
Ну а что насчет литературы модерна? От 1900 года и дальше?
Ну, от книг революционной и сразу-после эпохи — «Конармии», рассказов Шолохова и «Тихого Дона», «Как закалялась сталь», «Разгром» и проч., у меня два впечатления: а) это чудовища; б) они вполне довольны таким положением дел.
Думаю, это было неизбежно. Когда народ начинает всерьез считать себя богоподобным, он скатывается туда, куда скатился и самый знаменитый персонаж, впервые заявивший о своем богоподобии. Падение Российской Империи было грандиозным — но большевики восстановили Империю и вновь спустили ее на воду вместе с нарциссизмом, потому что куда ж без главного двигателя-то. За 73 года их правления этот двигатель окончательно пошел вразнос. Отрыв от реальности и самоуничтожение народа, как следствие, пошли эпическими темпами. Именно при большевиках наконец стало ясно, что быть русским — означает быть никем, всего лишь материалом для великих социальных экспериментов. Сам концепт народа-мученика раскрутился на всю железку: счет убитым, замученным и погибшим в войнах пошел на миллионы, причем даже миллионы можно подсчитать с точностью до «плюс-минус лапоть». Ценность человеческой жизни упала в ноль, но величие Первого Государства Рабочих и Крестьян возросло до абсолюта. Если бы Сталище не изволило сдохнуть, черт знает что могло бы стрястись.
Его смерть оттянула, но не остановила развал СССР. Он был нарцисс, мегаломаньяк — но не он создал эту систему нарциссического мученичества, он был подобран и взращен ею. И система продолжала воспроизводить себя после его смерти, как это обычно бывает с нарциссизмом, от поколения к поколению: родители калечат детей, дети — внуков и так далее. Я застала самый конец, когда отрыв идеологии от реальности стал уже некомпенсируемым. Учителя на политинформациях рассказывали, как несчастны наши сверстники в Италии и США — а на переменах торговали друг у друга итальянские сапожки и американские джинсы. Мы обязаны были верить, что живем в лучшей стране мира, в то время как все вокруг нас кричало об обратном.
Вы знаете, чем оно кончилось.
Хотя оно, сцуко, не кончилось…
Да, ремарка в сторону. Нынешние националисты вельми порицают большевичков за «денационализацию» русских, превращение их в «клей» многонациональной советской державы. Но если пристально всмотреться в историю, становится видно, что ничем другим русские и не были при царях. Им просто разрешали осознавать свою роль клея и гордиться ею.
И еще одна ремарка в сторону. Русские добродетели, превозносимые классиками, направлены, как правило, «вверх» и «вовне». Достоевский рассказывал о севастопольских солдатах, которые спасали в первую голову раненых французов, а потом уж своих: «русского-то всякий подымет, а француз-то чужой, его наперед пожалеть надо» и патетически вопрошал: «Разве тут не Христос, и разве не Христов дух в этих простодушных и великодушных, шутливо сказанных словах?» Впору биться головой об стену — нет, чувак, тут ни разу не Христос, Христос указал бы прежде на тех. Кто сильней страдает, без различия «свой-чужой». Тут именно нарциссическая показуха перед чужими, когда «на миру» и с одобрения начальства работает правило «сам погибай, а товарища выручай», а «где все свои», как в «После бала» — «умри ты сегодня, а я завтра». И господин Лосский, чтоб ему земля была пухом, обожает ссылаться на Наполеона, англичан и разных прочих шведов как на свидетелей превосходства русского духа. «Корреспондент английской газеты, видя подобные случаи, выразился: „это армия джентльменов“. Пушкарев в своей статье о большом диапазоне добра и зла в русском народе приводит ценные цитаты о поведении русских на войне из книг англичан, профессора Пэрса, Мэкензи Уоллеса и Альфреда Нокса. Пэрс пишет о „простой доброте русского крестьянина“; „эти качества подлинного русского народа займут свое место среди лучших факторов будущей Европейской цивилизации“. То же пишет и Уоллес: „нет класса людей на свете более добродушного и миролюбивого, чем русское крестьянство“. Нокс говорит: „Русское крестьянство существенно миролюбивое и наименее империалистическое в мире“.