ДРУГАЯ ИСТОРИЯ ЕВРОПЫ.
Тогда все только сочинялось. Лишь в первой половине восемнадцатого столетия хронология Скалигера-Петавиуса получила общее признание и стала считаться единственно верной. Все, что ей противоречило, либо плесневело в дальних уголках библиотек и архивов, либо беззастенчиво уничтожалось — как были уничтожены иные библейские книги и труды историков, знакомые нам сегодня только по названиям. Однако ни у кого не хватило силенок, возможностей и желания, чтобы устроить всеобщую, в масштабах всей Европы акцию уничтожения «неправильных» текстов. Слишком многое этому мешало: национальные и религиозные трения, политические соображения, наконец, дела текущие, житейские. Были более насущные заботы. И уцелело достаточно много «еретических» писаний…
При внимательном изучении иных источников приходишь к твердому убеждению: примерно с восемнадцатого столетия радикальным образом поменялась система исторических взглядов, раньше она была одна, а потом стала другая. И следы старой, прежней, ошельмованной и вычеркнутой из «научного оборота» системы сохранились повсюду. Нужно только поискать. Наши «фундаменталисты» уныло талдычат о любви историков позднего Средневековья к анахронизмам, о непонимании ими сути исторического процесса, о совершеннейшей дебильности, наконец, иных книжников. Но в совокупности преданные анафеме работы убедительно показывают былое существование иной системы исторических взглядов. Прежней. Почти забытой. Старательно изничтожаемой…
Вот, скажем, Киев. Пресловутая «мать городов русских» — что, с точки зрения современных историков, подразумевает исключительно то, что Киев старше Новгорода по возрасту. Однако…
В то время как Киев во многих летописях именуется не иначе как «градек», что означает не город, а некое укрепленьице, форт, острог на холме, Новгород… платит киевлянам огромную дань в виде серебра. Речь идет о весьма приличной сумме, исчисленной в гривнах, т.е. слитках серебра определенного веса. Есть как минимум три версии того, сколькоже весила тогдашняя гривна — но даже если брать самую маленькую цифру, сумма все равно получается приличной. Такие деньги, да еще в серебре, попросту не смогло бы выплачивать крохотное поселение, чьи жители пробавляются натуральным хозяйством — подобные, как нам твердят те же историки, дань платили мехами, белками, скажем. Если уж налоги «стольному граду» какой-то населенный пункт выплачивает в серебре, значит он, по тогдашним меркам, довольно велик, в нем уже развиты ремесла и торговля — какие еще занятия способны обеспечить регулярный приток серебра?
Существует и примечательная запись в Новгородской летописи, вызывающая у иных правоверных историков приступы неконтролируемой ярости, сам убедился: «В лето 6525. Заложи Ярослав град великий Киев, и златыя врата постави, и церковь святые Софиа заложи». 6525 год от сотворения мира — это 1017! Получается, что в этом году Ярослав лишь «заложил» город, которого ранее, вероятней всего, не было — одна крепостишка на холме! А между тем та же летопись применительно к 989 г. от рождества Христова сообщает, что в Новгороде уже стояла тринадцатиглавая церковь святой Софии, и возведенная «владыкой Иакимом»…
Так какой же город старше? Если в 1017 году Киев понадобилось «закладывать»? Быть может, «мать городов русских» означает попросту не старшинство по возрасту, а политическое старшинство? Столицу? Роль которой, в принципе, может выполнять и крепостишка на холме…
Другой пример. Жил когда-то французский поэт Гугон Орлеанский (ок. 1093 — ок. 1160). И написал он «Стих о татарском нашествии», где есть примечательные строки:
Здесь начинаются странности. Во-первых, Венгрия и Паннония, строго говоря, одна и та же страна. Паннония — западная часть Венгрии. Совершенно непонятно, почему одну и ту же державу Гугон поминает дважды, под разными именами.
Во-вторых, что гораздо интереснее, в стихотворении присутствует… Мидия! Согласно «традиционным» версиям мировой истории, еще за полтысячи лет до рождества Христова Мидия как государство перестала существовать, завоеванная персами. И тем не менее поэт, живший в двенадцатом веке по Р.Х., числит ее среди реально опустошенных татарами стран…
Открытия делаются внезапно! Я уже собирался убрать книгу, из которой взяты строки Гугона, но в подсознании сидела какая-то заноза. Я не сразу сообразил, в чем тут дело… Даты!
В самом деле, родился Гугон «ок.1093», умер «ок. 1160» — а татары, согласно «фундаменталистам», впервые вторглись в Европу, когда их конница появилась в Польше. Через восемьдесят лет после смерти Гугона… но как же он тогда ухитрился написать «Стих о татарском нашествии»?!
Есть золотое правило спецслужб: один-единственный факт может оказаться ошибкой, случайностью. Два и более — это уже серия.
Так вот, стихи Гугона удивительным образом перекликаются с другим источником.
Семнадцать лет назад на русском языке была впервые издана одна из крупнейших польских средневековых хроник. Как пишется в аннотации — «ценный источник по истории Польши и Древней Руси XI — XIII вв., уникальный памятник борьбы прусского, литовского, польского и русского народов за независимость против крестоносцев и монголо-татарских полчищ, содержит также важные сведения о событиях политической жизни Европы той эпохи». Именуется она «Великая хроника польская». Рецензентами издания выступали сразу два члена-корреспондента Академии Наук, а главным редактором был зубр исторической науки В. Л. Янин, известный как патологический противник «новой хронологии» и печально знаменитый требованиями ввести цензуру, дабы «незрелые лженаучные писания» не увидели белого света…
Так вот, случилась в старые времена одна прелюбопытная история.
Жил тогда польский король Болеслав, гнуснопрославленный своим беспутством — и настолько он преуспел в пороках, что даже собственная мать Болеслава не выдержала: взяла своего младшего сына, Болеславова брата Казимира, и бежала к себе на родину, в Саксонию, где постриглась в монастырь, а Казимира отдала в науку…
Болеслав умер, как гласит хроника, «вследствие своей свирепости и множества преступных деяний». Наследников не было, в королевстве возникла смута, напали внешние враги. Тут-то знатные люди королевства и вспомнили о законном наследнике Казимире — и поехали за ним в Саксонию…
Казимира там уже не оказалось — он давным-давно отправился в Париж «для изучения свободных наук». Делать было нечего, и польские магнаты потащились в Париж, где их ждало ошеломляющее известие, перечеркивающее все планы: оказалось, Казимир постригся в монахи знаменитого Клюнийского монастыря и даже рукоположен в сан диакона. Монахам, как известно, чуждо все мирское — от самых пустяковых светских дел до опустевшего трона…
Все рухнуло, казалось. Но поляки не опустили рук — должно быть дела на родине оказались очень уж плохи. Далее хроника сообщает: «Посоветовавшись с аббатом, они не вернулись на родину, но отправились в Рим и обратились со смиренной просьбой к папе Бенедикту IX, чтобы он приказал вернуть им их правителя, а также милостиво уделил бы ему пособие, чтобы тот мог взять себе жену, и, таким образом, Польское королевство не останется без наследника. Они ссылались так же на несчастья Польши, на поношение христианской веры, на пролитие крови в результате нашествия ТАТАР ( выделено мною — А.Б. ) и других нечестивых народов, находившихся вокруг Польши, которые постоянно совершали набеги и вторжения».
Тот, кто решит, что папа римский показал себя недалеким религиозным обскурантом, ошибется. «Папа же отнесся к их просьбам с отцовским уважением, разрешил, дабы польский народ не остался без правителя, чтобы князь Казимир, который в Саксонии жил Под именем Карла, а в монастыре — Ламберта, ушел из монастыря ради управления королевством, и милостиво выдал ему диспенсию [1], чтобы он имел возможность взять себе жену… Этот Казимир… мирно владел Польским королевством. Назван он был «Восстановителем»…