Реформационные попытки высшей власти, касающиеся свободы торгового оборота в стране и открытости внешнего рынка для сбыта сельскохозяйственных продуктов, можно отметить в законодательстве с середины XVIII века. В том же году, когда Екатерина II издает указ о безусловной свободе торговли, орловский губернатор запрещает вывоз хлеба из губернии. Правительство постоянно боролось против местных властей за свободу торговли [19]. Подобные хромающие решения постоянно парализовывали попытки реформ.
Вспомним «Барышню–крестьянку» Пушкина, где помещик рассматривал попытки своего соседа перестроить хозяйство на основе английского опыта как пустую трату сил. Эффект от подобных нововведений мог иметь место лишь тогда, когда они вписывались в реальную конструктивную напряженность субъекта воспроизводства, нацеленного на развитие и прогресс, когда каждый результат капиталовложений становился бы стимулом и фактором соответствующей перестройки воспроизводства, развития творчества. Если же у работника преобладает стремление рассматривать всякое новшество как навязанный элемент условий, к которому следует приспособиться на основе сложившихся ценностей, то вложенные средства могут стать лишь фактором издержек. Это камень преткновения, на который постоянно наталкивается модернизация в России.
Самой массированной попыткой страны вырваться из архаики была столыпинская реформа, ответом на которую стала полная победа общинных отношений. Общество с начала XX века хорошо поработало над подавлением отдаленных предпосылок ослабления уравнительности. Например, в результате поджогов в 1907–1913 годах в Смоленской губ. горело по 10–15 зажиточных хозяйств в месяц [20]. Никакая реформа, которая игнорирует такого рода опыт, не может рассчитывать на успех.
Интересен в этой связи анализ политики различных белых правительств во время гражданской войны. Самарское эсеровское правительство, правительства А. Колчака и А. Деникина пытались проводить политику свободы торговли и сохранения свободных цен. Однако эта политика не позволила им обеспечить элементарное снабжение населения и армий продовольствием [21], она вступала в противоречие с мощной инверсионной волной локализма и натурализации.
Подавленный рынок или монополия на дефицит?
Главная причина реформаторских неудач заключалась в том, что в процессе формирования замысла реформ от внимания реформаторов ускользали определенные пласты реальности, которые при реализации этих замыслов возникали, как риф на пути корабля. Таким грозным рифом был исторически сложившийся менталитет уравнительного общинного типа, соответствующий образ жизни подавляющего большинства населения. Эту близорукость унаследовали и современные либеральные реформаторы. Они не учитывали, что либерализм может быть вполне приемлемым лишь как некоторая тенденция в масштабе мировой истории. Идеи реформаторов не могут быть в массовом масштабе реализованы на том отрезке времени, в который пытаются втиснуть реформу. К сожалению, проекты экономической реформы, которые пытаются реализовать реформаторы на первом этапе современного периода, представляют собой яркий образец абстрактности принимаемых решений.
Соображения, толкающие либералов к экономической реформе, достаточно просты и определяются в числе прочего и некоторыми бесспорными истинами. Они заключались прежде всего в констатации полного банкротства советского хозяйственного порядка, основанного, как полагало большинство, на управлении из единого центра. Бесспорной представляется необходимость развития рыночной экономики как единственно способной обеспечить рост и развитие, минимальные потребности общества. Отсюда, казалось бы, простой вывод — необходимость системы мер, направленных на превращение натурального по сути хозяйства в рыночное. Проблема, следовательно, заключалась в том, как это сделать. Игнорирование реформаторами содержания массового сознания, массовых культурных стереотипов открывает путь для чисто конструктивно–инженерного подхода к реформам, для существования мнения, что реформу можно провести не только в 500 дней, но и в неделю.
Любая программа реформы основывается на определенной хозяйственной концепции. Проект реформы выступает как некоторая определяемая этой концепцией система параметров, на которые, по мнению реформаторов, государство может воздействовать таким образом, чтобы общество было приведено в желательное состояние. Очевидно, что различные концепции приводят к выделению разных показателей. По поводу устройства нашего хозяйства существуют разные точки зрения: «Авторы практически всех без исключения предлагаемых для России программ перехода к рынку исходят из того, что в России в принципе существует экономика в том смысле, какой привыкли вкладывать в это слово на Западе, и проблема, по их мнению, в том, что эта экономика больна. Поэтому фактически целью предлагаемых программ является, как правило, лечение такой больной экономики… В действительности же, по–видимому, правильнее будет говорить о наличии больной «неэкономики»» [22]. Что же это за «неэкономика»? Выше я пытался обосновать правомерность характеристики хозяйства, сложившегося в России, как монополии на дефицит. Этому подходу противостоит концепция, расценивающая наше хозяйство как экономику в «западном» смысле и лежащая в основе экономической реформы, проводимой на первом этапе третьего периода. С этой точки зрения наше общество по своей сути было и есть рыночное, но в условиях тоталитаризма эта рыночность была искусственно подавлена политическими средствами. Задача реформы, следовательно, — создать все необходимые условия для того, чтобы люди могли вступать друг с другом в разнообразные рыночные отношения. Причем склонность к этим отношениям рассматривается как нечто естественное, как постоянное свойство человека. Для его выявления, пробуждения необходимо устранить административные препоны и создать определенные условия, прежде всего финансовые. Я уже имел возможность анализировать важнейший слабый пункт такого подхода. Массовое стремление людей в России вступать в товарно–денежные отношения является предметом веры, а не знания, и вера эта — результат основного заблуждения русской интеллигенции. Совсем недавно предметом веры были прямо противоположные принципы — безграничный подъем в коллективах без эксплуататоров на основе энтузиазма и т. п.