Определенные итоги этой политики, составляющей сердцевину реформы, позволяют констатировать следующее. Во–первых, до ее начала цены были случайны по отношению к их экономической сути, в частности, случайны по отношению к исторически сложившимся издержкам производства, обращения и т. д. Цены на сырье были занижены, а цены на продукты обрабатывающей промышленности, машиностроения завышены. В результате предметы потребления оказывались недоступными для потребителя без государственной дотации. Исторически сложившаяся система цен была проводником и носителем всех уродливых беспрецедентных отношений между потреблением и накоплением в национальном доходе. Вся система цен формировалась в результате стремления власти перераспределять потоки ресурсов, исходя как из исторической зависимости значительной части промышленности не от рынка, а от государства, так и из стремления власти перераспределять ресурсы, опираясь на различные, часто сугубо идеологические соображения, далекие от хозяйственных. «Либерализация цен» в этой ситуации означала сокрушительный удар по всей системе хозяйственных отношений в стране, по сложившемуся порядку, независимо от того, хорош он был или плох, буквально в каждой клеточке хозяйства, по системе социальных отношений, сложившихся культурных стереотипов. Однако этим дело не кончается, но лишь начинается.
Во–вторых, сами издержки производства в условиях господства монополии на дефицит могли быть случайны, так как основывались на случайных ценах, включали в себя неоправданные затраты: воровство, перекачку средств в другие отрасли, разгильдяйство, стремление увеличить затратные показатели. Поэтому «либерализация цен» неизбежно должна была вызвать легализацию этих подчас разорительных разбойничьих издержек, превращающих богатство общества в мусор, труху. Но и это еще не все.
В–третьих, отпуск цен при отсутствии в обществе механизма снижения издержек производства, кроме административного, который был сокрушен на этапе перестройки, означал сигнал к повышению этих издержек, «инфляцию издержек», подчас совершенно беспардонную, включая в некоторых случаях фантастическое повышение зарплаты, не оправданное производительностью, но явившееся результатом использования монополии на дефицит. Но и это не все.
В–четвертых, в этом расточительном обществе постепенно в результате исчерпания различного рода источников ресурсов, от разрушительной эксплуатации крестьянства до прекращения золотого потока нефтедолларов, возникла ситуация, когда и сельское хозяйство, и большинство отраслей промышленности стали производить отрицательный чистый доход, т. е. работали в убыток, что выражалось в неокупаемости издержек производства. В этой ситуации «либерализация цен» выводила наружу раньше скрытый внутренний неразрешимый хозяйственный конфликт, невозможность естественного механизма распределения ресурсов между отраслями через установление цен равновесия. Тем самым «либерализация цен» раскрывала тайну псевдоэкономики, т. с. нарастание неспособности к самоокупаемости, снижение способности производить чистый продукт. Раньше эта тайна маскировалась принудительной перекачкой ресурсов государством, постоянным поиском источников этих ресурсов — от ограбления крестьянства и природы до иностранных займов и попытки печатания при Сталине фальшивых долларов. Теперь, однако, положение изменилось, и «либерализация цен» открывает поле для ожесточенной борьбы за ресурсы, открытой гонки цен между разными группами держателей дефицита. Эта борьба принимает мифологические формы, т. е. рассматривается как борьба с коррумпированным начальством, с мировым капиталом, с предпринимателями и т. д., которые якобы злодейски оставляют нас без ресурсов. Трагедия этой борьбы не только в ее мифологичности, фетишизме, но и в том, что, вообще говоря, она ведется вокруг ресурсов, которые еще надо воспроизводить, без ясного представления о реальном объеме ресурсов, которые могут расходоваться. Например, депутатов при обсуждении размеров пенсий, кажется, мало интересовало, есть ли в стране ресурсы для их увеличения. Для подобных обсуждений вообще характерно полное отсутствие интереса к увеличению ресурсов, которые бы в минимальной степени отвечали бурной активизации потребности в «справедливом» распределении.