Находя Киевскую раду опаснейшим органом контрреволюции и врагом всего трудового народа Украины и России, Севастопольский Совет и Центрофлот, с негодованием отвергая великодержавные стремления и притязания Киевской рады, заявляют, что все ее приказы и предписания не признают и признавать не будут»[91].
Подобные резолюции принимались отдельными коллективами и командами[92].
Практически единодушной, во всяком случае в своем подавляющем большинстве отрицательной, была оценка поведения представителей Центральной Рады на Брест-Литовской мирной конференции при одновременной поддержке действий посланцев СНК РСФСР. Так, Второй Черноморский съезд принял 19 февраля резолюцию, в которой определенно заявлялось: «Съезд, заслушав телеграмму из Берлина, в коей сказано, что германское наступление на Россию призвано остатками бежавшей помещичьей буржуазной Рады, не может не признать этот акт актом грубейшей провокации, изменой родине и продажей кровных интересов трудяшихся. Позор несмываемый продажной буржуазии!
…Съезд постановляет оказать действительную активную поддержку, послать по телеграфу слово поддержки Совету Народных Комиссаров, сказать ему, что, точно учтя создавшееся положение, шлет проклятье изменникам родины, предателям – бывшей Центральной раде; приветствует Совет Народных Комиссаров, считая его решение правильным, обещает в новой фазе борьбы за достижения революции тесно сплотиться вокруг как своих избранных органов, так и Совета Народных Комиссаров»[93].
Анализируя в комплексе процитированные документы и многие другие с изложением подобной логики в избираемой руководством Республики Таврида линии поведения, а также настроения довольно широкого круга политически активных элементов, особенно матросов[94], можно прийти к выводу, что идеи борьбы с Центральной Радой, призывы противиться проводимой ею политике, как и поддержка Совнаркома Советской России, заключенного им Брестского мира, были одновременно выражением желания находиться в тесном единении с РСФСР.
Нетрудно предположить, что руководство центральнорадовской УНР было неплохо осведомлено о реальной ситуации на полуострове, доминирующих настроениях, в частности – на флоте: просто не могло их не знать.
Потому и действовало вяло, нерешительно, непоследовательно, не находя в объективном положении вещей сколько-нибудь обнадеживающих аргументов для перспективы. Ситуацию можно было оценивать не только как не благоприятствующую, а в большей степени – как откровенно враждебную.
Думается, отмеченное дает веские основания для того, чтобы серьезно усомниться в выводе о том, что «после возвращения в Киев в марте 1918 г. украинские лидеры изменили свою позицию относительно государственно-правового статуса полуострова и запланировали его включение в состав независимой Украины»[95]. Проблема Черноморского флота не сразу трансформировалась для руководства УНР в проблему Крымского полуострова. Подобные взгляды постепенно более или менее реально проявлялись и, хотя детерминировались более внешними факторами, тем не менее, так и не нашли своего завершенного документального закрепления.
На развитии ситуации сказалась начавшаяся оккупация Украины австро-германскими войсками, стимулировавшая принятие руководящими кругами УНР не до конца ясных и однозначных решений.
Вообще-то в бурном водовороте изменяющихся событий не вполне выверенной, последовательной, четкой была и линия поведения других субъектов военно-политического процесса. Впрочем, и рассчитывать на то, что в таких условиях первоначально избираемые пути и конкретные шаги должны оставаться неизменными, также было нельзя. Наоборот, во многих случаях требовалась гибкость, оперативная корректировка политики.
7 марта 1918 г. ЦИК Советов Украины принял обращение к СНК РСФСР, правительствам Донецко-Криворожской республики, Донской, Одесской и Крымской областей с призывом объединить все силы для борьбы с австро-германскими интервентами[96].
Как ранее отмечалось, в момент провозглашения Советской Социалистической Республики Таврида Москва советовала ограничить ее территорию полуостровом, объясняя позицию нежеланием вызвать какие-либо обострения во взаимоотношениях с Германией. Но практически параллельно, после оценки развития интервенционистской кампании австро-германских войск, массового сопротивления на местах чужеземным оккупантам у российского руководства возникает идея концентрации сил для отпора врагу. 14 марта 1918 г. В.И. Ленин пишет Г.К. Орджоникидзе: