В свою очередь, правительство С. Сулькевича продолжало информировать генерала Р. Коша о продолжающихся притязаниях Украины на Перекоп, на существование там особой Перекопской городской управы и Украинской комендатуры. «Перекоп до настоящего времени занят украинскими войсками, которые занимают северную часть позади вала», – говорилось в информации от 20 августа.
Будучи региональными, эти вопросы были совсем не мелочными, затрагивали интересы и судьбы немалого числа людей. Ими интересовались и вдалеке от пограничья Украины и Крыма. Так, московская «Правда» сочла необходимым сообщить своим читателям о том, что «между крымским и украинским правительствами произошел конфликт из-за занятия украинцами Перекопа. Крымское правительство подало жалобу генералу Г. Эйхгорну (командующий германскими оккупационными войсками на Украине), и последний в резкой форме приказал украинскому правительству очистить Перекоп, что было в этот же день украинцами исполнено»[190].
Реагируя на медлительность (а может быть, и нежелание) германского командования заниматься разрешением конфликта, глава Крымского краевого правительства взял на себя смелость направить 29 августа телеграмму джанкойскому уездному начальнику, в которой подчеркнул: «Германское командование, объявляя о запрещении выезда и въезда в Крым с 5 августа 1918 года, указало, что северная граница Крыма находится в 8 верстах от города Перекопа… Законность существования особой Перекопской городской управы не признается»[191].
В этот же день управляющий канцелярией Министерства внутренних дел Крымского правительства сообщал Крымскому краевому банку: «Город Перекоп находится на территории Крыма. Граница между Украиной и Крымом проходит в 8 верстах севернее Перекопа. Такого взгляда придерживаются и германские власти. Это видно из их объявления по поводу выезда и въезда в Крым»[192].
Конечно же, и в Киеве, и в Симферополе отдавали себе отчет в том, что Сиваш, Перекоп, Геническ, Арабатская стрелка – это частные проявления общей, гораздо более масштабной проблемы выстраивания взаимоотношений между Украиной и Крымом. Было понятно, что без договоренностей на высшем уровне эту проблему не решить.
«Отношения с новым Крымским правительством обострялись все больше и больше, – констатировал П.П. Скоропадский. – Меня это сильно беспокоило, тем более, что, по крайней мере, часть народонаселения Крыма посылала ко мне целый ряд депутаций, искренно выражала желание самой тесной связи с Украиной, считая, что всякая другая комбинация гибельна и для Крыма и для нас»[193].
Последние слова гетмана не были большим преувеличением, призванным оправдать избранный Украинской Державой курс. Новейшие исследования на достаточно широкой фактологической и документальной базе в целом их подтверждают[194].
Естественно, имея гораздо более ограниченные потенциальные возможности, крымское руководство стремилось как можно быстрее сесть за стол переговоров и отстаивать свои интересы. Киев же довольно долго игнорировал такую перспективу, считая свою позицию предпочтительной и прогностически выигрышной. Очевидно, потому, без всяких объяснений, предложения С. Сулькевича в июле 1918 г. о том, чтобы провести с представителями Украинской Державы переговоры о разграничительной границе с Крымом, были отклонены. Последнее же, наряду с другими факторами, в Симферополе квалифицировалось как антикрымская и даже агрессивно аннексионистская политика гетманата. В свою очередь, это влияло на выбор общеполитического курса, проявлявшегося в стратегической ориентации на возрождение единой и неделимой России, в которой статус Украины вырисовывался более чем проблематично. А вместе с некоторыми откровенно антиукраинскими акциями (например, против организации украинских партий, украинской печати, пользования украинским языком) это вызывало у официального Киева не просто раздражение, но и стремление побыстрее «разобраться» с «несговорчивыми», строптивыми крымчанами[195].
Масла в огонь подливали и ставшие достоянием общественности сведения о предпринимаемых Д. Сейдаметом, с ведома С. Сулькевича, усилиях по подготовке к созданию на полуострове независимого крымско-татарского государства[196].
194
См.: