Дополнительным моментом для поиска вариантов более решительных действий на крымском направлении являлась практически абсолютная бесперспективность переговоров Украинской Державы с РСФСР, начавшихся еще в мае в Киеве. Соответствующие документы, включая стенограммы с мельчайшими деталями, опубликованы, снабжены профессиональными коментариями[197] и подробно проанализированы во многих изданиях[198]. Как образцы дипломатической риторики, даже в полном смысле слова мастерства, что в принципе совсем не удивительно для таких образованных, профессионально подготовленных юристов высочайшей квалификации и опытных, искушенных политиков, как С.П. Шелухин, Х.Г. Раковский, И.А. Кистяковский,
B. В. Зеньковский, Д.З. Мануильский, А.Я. Шульгин и другие, они представляют несомненный интерес[199]. Хотя большой практики межгосударственных переговоров никто из упомянутых лиц не имел, сохранившиеся материалы о проведенных дискуссиях дают достаточно полные и ясные представления о подходах к решаемым вопросам обеих сторон[200]. В частности, украинская сторона получила хорошую площадку для теоретической апробации выдвинутой концепции подходов к решению объективно сложнейшего вопроса о границах новых национально-государственных образований, возникающих в условиях крушения империи. Отталкиваясь от этнического принципа, как исходного и определяющего, С.П. Шелухин и его коллеги считали необходимым в практике разграничений обязательно учитывать экономические, стратегические, политические, географические, технические факторы. Собственно, государственное руководство Украины уже использовало упомянутые подходы к решению вопросов отношений с Крымом, хотя субъектами, с которыми по этому поводу приходилось иметь дело, были оккупационные власти Германии, политики многонационального населения Крыма и никак не Российская Федерация.
Представители российской делегации больше, похоже, зондировали почву, осторожно «нащупывали» варианты если не выигрыша в свою пользу, то удачного розыгрыша «крымской карты». Директор Российского государственного архива социально-политической истории А.К. Сорокин совсем недавно ввел в научный оборот ряд документов (преимущественно эпистолярного характера), проливающих свет на поведение дипломатов РСФСР на киевских переговорах. Так, в директиве из Москвы, которой должна была руководствоваться делегация, ставилась задача: «Настаивать на опросе населения Крымского полуострова, сохранение которого за Советской Федерацией считается основой существования Черноморского флота и выхода на Черное море»[201].
Однако советские дипломаты достаточно быстро смогли объективно разобраться в хитросплетениях сложившейся ситуации. В первом же докладе в Москву 28 мая 1918 г. Х.Г. Раковский и Д.З. Мануильский жестко зафиксировали, что «украинские политики совершенно порабощены немцами». Отмечалось, что на первом заседании мирной конференции украинская сторона «заявила свои претензии на Донскую область, Кубань, Северный Кавказ и Черноморье, а также и Крым»[202]. Хуже всего, по мнению дипломатов, дело обстояло именно с Крымом. «По имеющимся у нас сведениям, – информировал Москву Раковский, – немцы решили отдать его украинцам»[203]. А Мануильский в донесении наркому иностранных дел Г.В. Чичерину сообщал, что якобы Украина «выразила уже готовность признать автономию Крыма, если ей будет уступлен Севастополь. Она откладывала до сих пор признание Дона, считая, что может получить от нас Таганрогский округ… Убедившись, что мы неуступчивы. Украина отказалась от этой претензии». При этом и некоторые члены делегации, и некоторые политики в Москве считали априори возможным идти на уступки в отношении Крыма, вплоть до «отдачи в случае крайней надобности даже всего Крыма», считая приоритетом отнесение как можно дальше на запад границ на «континенте»[204].
Упомянутые суждения из служебной переписки если и вызывают в чем-то сомнения относительно уровня информированности дипломатов, правоты оценок, но все же помогают лучше понять мотивацию поведения московских посланцев на переговорах.
Во-первых, являясь прагматиками, они в дальнейшем почти не касались вопросов государственной принадлежности Крыма. Лишь один раз, доказывая правомерность своих полномочий как представителей федеративного государства, правоприемника бывшей России, Х.Г. Раковский подчеркнул, что они считают себя легальными представителями «всей Российской территории, которая охватывает и Донскую область, и Сибирь, и Крым, и Белоруссию.»[205].
197
Мирні переговори між Українською Державою та РСФСР 1918 р. Протоколи і стенограми пленарних засідань. Збірник документів і матеріалів. К.; Нью-Йорк; Філадельфія, 1999. 370 с.
198
См.:
199
В информационно насыщенном, наполненном множеством интереснейших деталей исследовании петербургского историка А.С. Пученкова руководителями советской делегации названы Х.Г. Раковский, Д.З. Мануильский и И.В. Сталин (Указ. соч. С. 59), хотя фамилии последнего официальные стенограммы и протоколы не содержат. Во всяком случае, она отсутствует в добротно подготовленном, по существу академическом издании («Мирні переговори між Українською Державою та РСФРР 1918 р.»). И.В. Сталин действительно был утвержден СНК РСФСР руководителем делегации для переговоров с Центральной Радой (В.И. Ленин об украинском вопросе. К., 2007. С. 184). Однако в ходе подготовки поездки выяснилось, что в Киеве произошел государственный переворот, к власти пришел П.П. Скоропадский. Возможно, это обстоятельство повлияло на то, что нарком по делам национальностей провел несколько совещаний с членами делегации в Курске и возвратился в Москву, передав функции руководителя Х.Г. Раковскому, который направился с коллегами дальше, в Киев. Может быть, у А.С. Пученкова сложилось неверное мнение под влиянием того, что И.В. Сталин иногда комментировал в прессе ход переговоров в Киеве. Возможно, также без надлежащей перепроверки, он воспринял как вполне достоверное (отсутствие информации в официальных документах должно было, как минимум, насторожить) мемуарное свидетельство одного из членов делегации А.А. Бормана, согласно которому на конференции в Киеве (в городе присутствие наркома в 1918 г. вообще не зафиксировано) «Сталин не участвовал в прениях и вообще говорил крайне мало» (С. 65).
201
Цит. по: