- Что за Нарва - невдомек? Та, что была! Та, об коей медаль шведы выбили. Побоище смертное, лихое, стыд превеликий! Али забыл?
- Я - не забыл! - твердо ответил Иевлев.
- А коли не забыл, так слушай. Слушай меня, капитан-командор, да вникай, не пыли без толку, мне твоя натура вот как ведома, сам молодым был, да укатали сивку крутые горки. Иначе надо делать, умнее, с хитростью. Вот как, слушай: сведаем с тобой, что эскадра шведская подошла, сразу - в карбас и навстречу. На подушке ключи от города от Архангельского, в мешках казна, что у дьяков хранится...
Иевлев резко повернулся к Прозоровскому, посмотрел на него внимательно, точно увидел в первый раз. Синие глаза капитан-командора светились непереносимо ярко.
- Для чего надобно кровь православную проливать? - спрашивал воевода. - Для чего горе, мука злодейская, виселицы, плахи, рожны? Для чего ни за грош нам с тобою злой смертью погибать? Кому в радость? Ворогам нашим, ворам, мятежникам? Сам суди, кто нам страшнее: швед ли, что возвеличит нас, за почесть вдвойне почестями отдаст да еще наградит по чину, али смерд, холопь, ярыга с дрекольем, с рогатиной? Давеча слышал я драгунского поручика Мехоношина горькую беду: мужичье, зверюги лютые, псы смердящие поднялись, вотчину пожгли, управителя на воротах вздернули, красный петух и по сей день там гуляет. Зачем сие? Для какой надобности? И как нам с сим лихом совладать? А коли шведы миром в город войдут - мы к ним с поклоном. Разве им порядок не надобен? Им мужик кроткий нужен, а не убивец с дрекольем! Они наших супостатов, ярыг, воров дознают, покончат с ними...
Сильвестр Петрович близко наклонился к Прозоровскому. Того вдруг испугало лицо Иевлева, яростные его глаза.
- Ты шутишь, князь-воевода, али вправду толкуешь?..
Прозоровский отпрянул, замолк, вытер лицо шелковым платком. Сытые щеки его мелко дрожали.
- Шутишь? - крикнул Сильвестр Петрович. - Так сии шутки нынче...
Воевода схватил Иевлева за обшлаг кафтана; давясь, захлебываясь, залопотал:
- Испытываю тебя, испытываю, дружок мой, испытываю, что есть ты за человек... Надобно же и мне знать, кто у нас первый воинский командир, надо, непременно надо. Вот я и попробовал, на зуб тебя попробовал, как золото пробуют. Теперь знаю, знаю, теперь вижу - не испугаешься! Теперь всем поведаю: молодец у нас капитан-командор! Поискать такого, как Иевлев наш, Сильвестр Петрович. Побьет он шведа, уж как побьет, черепков не соберешь! Побежит от нас швед, с воем побежит, то-то обрадуемся мы, то-то в колокола ударим...
Сильвестр Петрович молчал, все так же неподвижно и яростно глядя на князя. А Прозоровский расходился, говорил без удержу:
- Тебе, Иевлеву, офицеру государеву, капитан-командору - вот кому командовать. От тебя все: виктория от тебя, срам, конфузия - тоже от тебя. Не обессудь, голубь прелюбезный, помилуй, коли поперек сказал. Теперь ведаю - будешь биться!
Иевлев прервал его, сказал холодно:
- Не столь я, князь, глуп, не столь скудоумен, чтобы сим вздорам уверовать.
Воевода не торопясь налил себе квасу, не торопясь хлебнул, поставил кружку на стол.
- Дело твое: хочешь - верь, хочешь - не верь. Отпиши на Москву, там тебе, может, и поверят, что боярин князь-воевода учил передаться шведам. Отпиши, отпиши, то-то смеху будет...
Он хлопнул в ладоши, по-свойски ткнул Иевлева в плечо:
- Так палить по шведской эскадре станешь из крепости своей? Ядер-то запас? Пороху? Пушкарей-то обучил, воин? А?
- Буду палить - шведу не поздоровится! - отрезал Иевлев.
Прозоровский волчьим взглядом на мгновение впился в лицо Иевлева:
- Совладаешь?
- Надо совладать. Ты, князь, не поможешь.
- Ну, молодец, молодец, - заторопился воевода. - Теперь вижу молодец! А то люди чего только не болтают про тебя... До того доболтались, что даже сказывали: живет-де у Иевлева подсыл от шведских воинских людей мужик Никифор... Пришел-де Никифор с моря, принес Иевлеву шведское тайное письмо... Ну-ка, сведи-ка меня к Никифору, погляжу я на него, поспрошаю, что за человече... А от Никифора сведешь ты меня, голубь прелюбезный, к иноземцам, к узникам своим. Жалуются на тебя, надо мне и на узников иноземных поглядеть, непременно надобно.
Иевлев ответил с ненавистью в голосе:
- Никифор нынче совсем плох, князь-воевода. Чаю, не дожить ему до завтрашнего дня...
- Что так? - весело удивился воевода. - То жил да поживал, а то вдруг помирать собрался. Нет уж, пойдем, потолкую я с ним поласковее.
Капитан-командор молча вывел воеводу из комендантской избы в крепостной двор. Князь шел озираясь, кряхтя: по каменным плитам с визгом волокли на канатах пушку; крепостные кони, высекая подковами искры, тянули возы с ядрами; скрипел ворот, которым вздымали на крепостные стены боевые припасы, вперебой били кузнечные молоты...
Никифор лежал на спине, спал с открытыми глазами. Лицо его за прошедшие дни стало пепельным, маленьким, словно бы ссохлось.
Воевода ткнул пальцем, спросил:
- Он?
Сел неподалеку, сразу закричал, чтобы взять испугом:
- Кто таков? Откуда? Ведаю, есть ты шведский воинский человек, ворами подосланный, дабы смуту сеять и рознь! Говори, не молчи, отвечай проворно!
Никифор вздохнул, посмотрел на Сильвестра Петровича, точно просил защиты.
- Говори, Никифор, - спокойно, дружеским голосом посоветовал капитан-командор. - Говори, дружок. То - князь-воевода, ему истинную правду ведать надлежит, говори, не сомневайся.
Никифор сказал тихо:
- Худо мне нынче, Сильвестр Петрович. То будто сны какие вижу, то и вовсе все потеряется, ничего нет... И дышать никак нельзя...
- Говори! - крикнул воевода.
- Да что говорить-то? - слабым, но спокойным голосом ответил Никифор. - Не подсыл я, не шведский воинский человек...
- А коли подвесим? - спросил воевода.
- Стою на правде моей.
- Персты зачнем рубить по единому, огнем запытаем, перед смертью все сам покажешь - поздно будет, - посулил Прозоровский. - Говори нынче!
Никифор слабо улыбнулся, обнажив младенческие беззубые десны, собрался с силами.
- Воевода-князь! - со спокойным достоинством заговорил он. - Погляди на меня, не почти за труд, увидишь, коль пригож собою. Всяко меня пытали и били на чужбине, несладко жилось полонянику-вязенику, можно ли меня нынче пыткою испугать, огнем, дыбою? Да и что мне жить осталось?