Москва как центр не отвечает концепциям центра в постмодернистской и постколониальной теориях. Как ни парадоксально, поскольку Москва географически примыкает к мировой периферии, она как бы оторвана от собственной русской «периферии». Она выделяется своей несвязанностью с периферией. Таким образом, она напоминает утопические и дистопические традиции острова или островного города, которые мы находим, например, в «Утопии» Т. Мора, в семистенном городе на холме, описанном Т. Кампанеллой в «Городе Солнца», во дворце из чугуна и стекла с алюминиевой мебелью в «Что делать?» Н. Г. Чернышевского и в обнесенном стеклянной Зеленой стеной городе Замятина. В других произведениях Москва похожа на осажденный город. «Метаутопическая» экспериментальная литература последних трех советских десятилетий, в создании которой Ерофеев и Войнович принимали самое активное участие, концептуально разорвала замкнутые, жесткие границы утопического города и открыла эту «утопическую» зону устоявшегося мышления для текущей изменчивости иных перспектив и альтернатив[22].
Важно отметить, что две работы позднесоветского времени, с которых начинается процесс деконструкции Москвы как замкнутого на себя города, вращающегося в своей сфере, написаны с «внецентричной» точки зрения, эмигрантами, смотревшими на центр со стороны. Внутренний эмигрант Вен. Ерофеев и эмигрант в буквальном смысле В. Войнович смотрят на тоталитарный центр с периферии и фокусируются на подавляющей центростремительной силе центра, не допускающей существования реальной периферии, разрешающей, самое большее, только фантазировать о ней, и фантазии эти в конечном счете не сбываются. Пьяный повествователь Веничка в «Москве – Петушках» пытается бежать из Москвы, от Кремля с его давящей идеологией, в Петушки. Хотя в реальности Петушки – настоящий подмосковный городок, для Венички это сокровенное личное место, сказочная страна, где реки текут молоком и медом. Он воображает, что садится на пригородную электричку, но в конце концов понимает, что так и не покидал Курский вокзал в Москве. В последних четырех главах книги пейзажи Петушков наслаиваются на привычные московские места: площадь Курского вокзала, Садовое кольцо и, наконец, Кремль. В отличие от написанного в XVIII веке «Путешествия из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева, по образцу которого строится движение Венички, здесь нет никакого реального передвижения, но лишь ментальное путешествие, которое заканчивается в том же месте, с которого началось. Ближе к концу поэмы Веничка представляет свою смерть, и вместо Медного всадника, преследовавшего Евгения в поэме Пушкина, на него нападают «рабочий с молотом и крестьянка с серпом» – рабочий и колхозница со скульптуры, созданной В. Мухиной в 1937 году[23]. Абсурдно и то, что Веничка, только что умерший, описывает свою смерть.
Москва в этом тексте – пространство убогих винных магазинов и темных, грязных лестниц, город, населенный темными тенями жестоких милиционеров, где над всем нависает мощный нервный центр – Кремль. Веничка никогда не видел Кремль; когда он отправляется на его поиски, он попадает на Курский вокзал, где открывается путь к воображаемому побегу героя от центростремительных сил Москвы к частной утопии в городке Петушки. В конце концов, оказавшись в Петушках, подозрительно напоминающих знакомые районы Москвы, Веничка наконец-то видит Кремль, и тут его и убивают бандиты. Некуда бежать.
В романе Войновича «Москва 2042» Москва – изолированный анклав, оторванный от всего мира, даже от своих пригородов, номинально управляемый тираном, неоправданно воображающий себя передовым и высокотехнологичным. Главный герой Виталий Карцев, от лица которого идет рассказ, уже несколько лет живет в Мюнхене в эмиграции. В 1982 году он отправляется в будущее, в Москву 2042 года, чтобы собрать материал для научно-фантастического романа о будущей Москве. Прибыв в Москву 2042 года, он видит мерзкий, грязный город, маскирующий свои недостатки основательной дозой самообмана. Хотя все дома столицы – из пластмассы и картона, а еда – из экскрементов, граждане Москвы уверены, что живут в развитом, прогрессивном обществе. Будущая Москва стоит в кольце трех дорог, известных как КК, «Кольца Коммунизма»; это явная отсылка к трем кольцевым автодорогам современной Москвы. Для пересечения каждого кольца необходима специальная виза. Чем дальше от маленького центрального заповедника внутри того, что сейчас является Бульварным кольцом, тем невыносимее жизнь.
22
О термине «метаутопия» применительно к позднесоветской авангардной прозе см. [Clowes 1993]. О книгах «Москва – Петушки» и «Москва 2042» см. [Clowes 1993: 46–68, 79–82, 132–140, 192–197].
23
Вряд ли случайно Ерофеев, как автор одного из основополагающих «московских текстов» конца XX века, рисуя Москву как центростремительную силу без серьезного периферийного противовеса, ссылается на фундаментальный «петербургский текст» Пушкина – «Медного всадника». Здесь можно даже увидеть, как бы иронично это ни звучало, преднамеренный