Казнь брата потрясла Владимира. В эпигонской партийной литературе советских времен утверждалось, что молодой Ульянов тут же решил посвятить свою жизнь революционной борьбе. Это не так. И никаких слов «мы пойдем другим путем» он не произносил. Владимир Ульянов стал на путь профессионального революционера значительно позже. Юноша очень интересовался общественными науками, стремился глубоко изучить их. Явная ненависть старших детей Ульяновых к царю, его бюрократии и Церкви привела к поруганию в городе всей их семьи. Понимание проявил лишь отец будущего противника Ульянова в революции, Федор Михайлович Керенский, директор Симбирской гимназии, который порекомендовал молодому человеку, окончившему его гимназию с золотой медалью, поступить на юридический факультет университета в Казани. В 1887 году семья Ульяновых переехала в Казань, Володя поступил в университет.
А в начале декабря того же года за участие в студенческой сходке он был исключен из университета и арестован. Ульянов выделялся среди других студентов только потому, что обладал рыжими волосами. Оказавшись среди задержанных, Владимир два дня провел в тюрьме. Владимиру Ульянову обратный путь в университет был закрыт на три года, и не потому, что он был виновен больше других, а только лишь за то, что был братом Александра.
Вместе с матерью Ульянов уехал в имение в Кокушкино – восхитительное место для летнего отдыха. Но зимой там было скучновато. Владимир еще никогда не читал так много и увлеченно, как во время вынужденного пребывания в Кокушкине. Он читал специальную литературу, поскольку надеялся на восстановление в университете. Тогда же он впервые увлекся литературой по социальным и политическим вопросам. До смерти брата он не выказывал интереса к политике. Хотя, как и большинство его ровесников-гимназистов, читал запрещенную литературу. Юноша смолоду выработал привычку к методичному изучению, нечто вроде зубрежки, тех предметов, с которыми сталкивался впервые. Вынужденное бездействие дало возможность погрузиться в многообразие русской литературы по заинтересовавшим его вопросам. В домашней библиотеке имения Владимир обнаружил не только книги, но и подшивки таких известных литературных и общественных журналов, как «Современник» и «Европейский вестник». Это было зимой 1887/1888 года. Он попал под чары Чернышевского, побудившие многих предшественников и современников Ульянова вступить на революционный путь.
Исключение из университета явилось для Владимира первым личным опытом столкновения с несправедливой и грубой политической системой России. Надо понимать, какой удар был нанесен юношескому самолюбию. Если до исключения из университета Владимир Ульянов уклонялся от политики и, принимая участие в студенческих беспорядках, как, впрочем, и большинство студентов, не преследовал никаких целей, то теперь он попал под наблюдение полиции и оказался под домашним арестом. Да еще, в отличие от большинства виновных в студенческих беспорядках, которым позволили продолжить учебу, в течение трех лет неизменно получал отказы на прошения о пересмотре дела. Лишь попав в списки «неблагонадежных лиц», самой судьбой он был обречен активно включиться в революционное движение.
К этому времени марксистская идеология завоевала господствующее положение в западноевропейском рабочем движении и начала распространяться и в России. Первым выдающимся пропагандистом марксизма в России был Георгий Валентинович Плеханов. Вынужденные скрываться за границей от царского преследования, Плеханов и его товарищи организовали в Женеве в 1883 году первую русскую марксистскую группу «Освобождение труда». Ее участники переводили книги Маркса и Энгельса на русский язык и тайно пересылали их в Россию. У истоков зарождения российской социал-демократии, помимо Плеханова, были Вера Засулич, Л.Г. Дейч и П.Б. Аксельрод. Насмотревшись в разных городах Европы на революционеров из России, Плеханов позже почти пророчески писал, что, если им удастся захватить власть, им придется вводить социализм путем издания соответствующих декретов, после чего «совершившаяся революция может привести к политическому уродству, вроде древней китайской или перувианской империи, то есть к обновленному царскому деспотизму на коммунистической подкладке», так как декреты повлекут за собой насильственное разрушение веками сложившегося жизненного уклада русского народа, и его ответную реакцию начнет обуздывать свирепый деспотизм. Поэтому, прекрасно зная свою Родину и желая предотвратить неизбежную кровавую бойню и разорение страны, Плеханов считал, что исконно русская община должна послужить «исходным пунктом для организации всех сторон экономической жизни народа на социалистических началах». Однако никаким «аграрником» при этом он никогда не был, будущее России, как и Ленин, связывал с ведущей ролью ее растущего рабочего класса. Но пока она оставалась страной преимущественно крестьянской, Георгий Валентинович видел чрезвычайную опасность в том, что ее станут переделывать на социалистический лад революционеры, знающие русскую жизнь в теории и не принимающие во внимание русский патриотизм. О последнем Плеханов предупреждал особенно, но совсем не потому, что сам был коренной русак и свой народ ставил выше других. Российская империя веками держалась, собственно, на России и за счет России, русский мужик нигде не вел себя так, как англичанин в Индии или голландец в Индонезии. При этом по своей численности русские всегда составляли в Российской империи подавляющее большинство, никого, однако, не подавляя. Плеханов, судя по всему, это понимал. Потому и заклинал не посягать на русский патриотизм.