Случалось, что разоренные дворяне покидали в своих поместьях рожь «в земле», чтобы не платить с пашни разорительных государевых податей. Заброшенные помещичьи посевы конфисковывались в казну в счет неуплаченных податей[267].
Документы начала 90-х годов обнаруживают еще одно интересное явление — бегство мелких помещиков на вольные казачьи окраины. Согласно «десятням» 1591–1592 гг., воронежский сын боярский М. Д. Пахомов, имевший поместный оклад на 150 четвертей пашни, «сшел в вольные казаки с Васильев з Биркиным», в полку которого он служил в 1590–1591 гг. Дворянин П. Д. Голохвостов, вновь испомещенный в 1590–1591 гг. и получивший оклад в 40 четвертей, также «сшол в вольных казаках с Васильем Биркиным». Среди «новиков» еще один сын боярский «сшел на Дон в [70] 99 году» и двое — в [70] 98 г. Среди детей боярских, служивших в Ряжске, отмечены были те, кто «обнищал» и «волочитца меж дворы», а также те, кто «сошел на Дон в 7093 и 7096 годах»[268].
История новгородских помещиков Жегаловых дает наглядное представление о превратностях судьбы, подстерегавших обедневших дворян в годы разрухи. В 80-х годах XVI в. С. Жегалов с братьями владел небольшим поместьем с барской запашкой в 15 четвертей и единственным крестьянином, пахавшим 10 четвертей пашни[269]. Как установили дозорщики в 1594 г., Сильвестр Григорьев сын Жегалов с братьями разорился и был вынужден наняться в монастырь: «…поместье свое покинул, а живет в монастырских слугах у Спаса на Хутыни». Второе поколение «избывших» службы и земли помещиков деградировало окончательно. Двое сыновей Федора Жегалова сели «во крестьяне» у помещицы А. Шамшевой и распахали пустошь: «Др. Лубенское, что была пустошь… а в ней живут дети боярские неслужилые во крестьянех дв. Горемыка Федоров сын Жегалов, дв. Ушак Федоров сын Жегалов, пашни паханые две чети с осьминою, в живущем четь обжи»[270]. Порядившись к помещице во крестьяне, Жегаловы надежно укрылись от военной службы.
Судя по дозорным книгам 1594 г., один из племянников С. Жегалова поступил на службу к соседскому помещику И. А. Судакову: «Деревня Менухово, а в ней Ивановы люди Судокова — дв. Сава Григорьев сын Жегалов, дв. Молофей Игнатьев сын Маслов… пашни паханые людцкие семь чети, обжа без трети обжи…» Савва Жегалов служил у помещика в качестве приказчика и за службу пахал пашню «на себя»[271].
Дворянское «оскудение» в годы разрухи привело к тому, что низшие слои феодального сословия оказались охваченными настроениями острого недовольства. Это обстоятельство имело важные последствия.
Во второй половине 80-х годов городские движения в России достигли апогея. П. П. Смирнов полагал, что возбудителями волнений были боровшиеся за власть бояре. По мнению С. В. Бахрушина, выступления в городах носили классовый, антифеодальный характер, а их главной движущей силой были посадские низы[272]. На основании источников можно установить, что наряду с посадскими людьми значительную роль в столичных волнениях играли мелкопоместные дворяне.
Описывая апрельские антиправительственные выступления 1584 г., летописец отметил, что в результате раздора между «дворовыми» и земскими чинами «некой от молодых детей боярских учал скакати из большего города (Кремля. — Р. С.) да вопити в народе, что бояр Годуновы побивают». Когда народ осадил Кремль, повествует другой летописец, «дети боярские многие на конех из луков на город стреляли»[273]. В мятеже участвовали «ратные московские люди», пришедшие «с великою силой и со оружием к городу». Среди мятежников оказались не только рядовые служилые люди, но и знатные земские дворяне из провинции. В ходе расследования выяснилось, что заводчиками мятежа были «большие» рязанские дворяне Ляпуновы (из этой семьи вышли знаменитые деятели «смуты») и Кикины, а также «иных городов дети боярские»[274]. Архивы не сохранили источников, позволяющих судить о требованиях дворян, участвовавших в уличных беспорядках. На основании правительственных заявлений можно заключить, что дворян особенно волновала проблема налогового обложения.
Недовольство «скудеющих» мелкопоместных дворян приобрело столь опасные масштабы, что правительство в конце концов было вынуждено прислушаться к их требованиям.
Как удалось установить Н. А. Рожкову, ранее 1591–1592 гг. правительство распорядилось «обелить» (освободить от податей) часть собственной запашки служилых людей[275]. Самые ранние сведения насчет осуществления этой меры сообщают дозорные книги Бежецкой пятины 1593–1594 гг. со ссылками на платежную книгу той же пятины 1591–1592 гг.
268
Опись документов и бумаг, хранящихся в Московском архиве Министерства юстиции, кн. 8. М., 1891, с. 316, 317.
272