Доказывая предвзятость следственного дела, историки ссылаются на жестокое наказание посадских людей-угличан[296]. Гонения на угличан подробно описаны в «Сказании Авраамия Палицына», «Сказании о Самозванце» и в других поздних источниках, составленных много десятилетий спустя на основании воспоминаний и слухов. Они могут дать лишь приблизительное представление о последовательности событий. В угличском судном деле, основанном на показаниях очевидцев, нет и намека на аресты или применение пыток комиссией Шуйского. В виде исключения следователи арестовали царицына конюха, что и было оговорено в протоколах допросов. Свидетели обличили конюха в краже вещей убитого Битяговского. Угличан подвергли преследованиям, после того как Шуйский доложил в Москве о результатах расследования причин гибели Дмитрия и власти учинили новое расследование об измене Нагих и поджоге Москвы.
Оппозиция пыталась использовать гибель Дмитрия, чтобы опорочить правителя Бориса Годунова и добиться его отстранения от власти. Едва весть об «убийстве» царевича Дмитрия достигла Ярославля, противники Бориса распорядились среди ночи бить в колокола. Поднятым с постели жителям объявили, что сына благоверного царя Ивана предательски зарезали подосланные убийцы. Поднявшие ночную тревогу люди рассчитывали, что ярославцы последуют примеру угличан, но они ошиблись в своих расчетах. Д. Горсей находился в Ярославле и описал происшествие как очевидец. Он не назвал по имени инициаторов обращения к посаду, но из его рассказа можно заключить, что инициатива исходила от Нагих. Находившийся в ярославской ссылке А. Ф. Нагой первым получил от братьев весть о гибели Дмитрия и тотчас явился к Горсею за снадобьями для своей племянницы Марии Нагой. Затем ударил набат.
Главной ареной борьбы между Годуновым и оппозицией стала Москва. Положение в столице приобрело тревожный, даже критический характер задолго до смерти Дмитрия. На московских улицах со 2 мая появились военные отряды, получившие приказ «беречь город от огня и ото всякого воровства». Охрана порядка в Москве была возложена на знатных дворян князя В. П. Туренина, А. Ф. Головина, князя В. Г. Звенигородского и др.[297] Власти не забыли о недавних народных волнениях, когда им пришлось сидеть в Кремле «в осаде», и со страхом ждали повторения «воровства». Народное недовольство могло вырваться наружу в любой момент.
Тревога по поводу народного возмущения усугублялась внешнеполитическим кризисом. Крым и Швеция угрожали России одновременным нападением с юга и севера. В начале года шведы сконцентрировали свою армию на псковских рубежах. Со дня на день ждали нападения на Москву всей Крымской орды[298].
Смерть Дмитрия была выгодна не столько Годунову, сколько его противникам. Они обвинили правителя в преднамеренном убийстве младшего сына Грозного. По всей столице «тайно шептали, что все устроено Годуновыми». Среди знати и простонародья толковали об «измене» Годуновых и их стремлении овладеть троном. Царь Федор был испуган: при дворе «опасались смуты и сильного волнения в Москве»[299]. Восстание могло обернуться для Годуновых катастрофой.
В 20-х числах мая неизвестные лица в трех местах подожгли Москву, в результате чего выгорел весь Белый город[300]. Противники правителя обвинили его и в этом преступлении, чтобы спровоцировать москвичей, оставшихся без крова, на выступление. Слухи, порочившие Годуновых, не только распространились по всей России, но и проникли за рубеж. Тем же летом в Литву были посланы гонцы с официальным заданием опровергнуть подозрения, будто Москву «зажгли Годуновых люди»[301].
Власти отдали приказ о повальных арестах подозрительных лиц. В руки следователей попали слуга Нагих Иван Михайлов, некий банщик Левка и другие лица. Банщик сознался, что поджег Москву, после того как получил деньги от Ивана Михайлова. 28 мая правительство предупредило население об опасности новых поджогов в столице и провинциальных городах. Афанасий Нагой, гласила царская грамота, велел своим слугам «накупить многих зажигальников, а зажигати им велел московский посад во многих местах… и по иным по многим городам Офанасей Нагой разослал людей своих, а велел им зажигальников накупать, городы и посады зажигать»[302].
Официозная версия насчет поджога Москвы Нагими не внушала большого доверия современникам. Ее истинность не поддается проверке. Очевидно лишь одно. Пожары накалили обстановку в столице до предела, и каждая из противоборствовавших сторон пыталась направить народное возмущение против соперников. Нагие и прочие противники Годунова провоцировали мятеж, обвиняя Бориса во всех бедах. Правитель возложил ответственность за пожары на Нагих.
297
Башмаковская разрядная книга датирует первое распоряжение Разрядного приказа 2 мая (Архив ЛОИИ, колл. рукописных книг, № 93, л. 734 об. — 735). Майская запись воспроизведена также в самых ранних и лучших списках Разрядных книг подробной редакции (Разрядная книга 1577–1606 гг. — ГБЛ, собр. Горского, № 16, л. 314; Разрядная книга 1577–1616 гг. — ГИМ, собр. Уварова, № 594, л. 383 об.). Судя по Эрмитажной книге, Разряд повторил свое распоряжение 7 мая, пересмотрев при этом некоторые предыдущие назначения. Указ не остался на бумаге. Получив назначение в Китай-город, князь И. Д. Шестунов пытался местничать со ставленником Бориса В. П. Турениным, но был отстранен от службы и заменен А. Годуновым (Архив ЛОИИ, ф. 115, № 93, л. 734 об. — 735). Положение в столице оставалось тревожным, и правитель старался насадить повсюду своих родственников.
299
300
Разрядная книга 1577–1606 гг. — ГБЛ, собр. Горского, № 16 л. 320; Разряды, л. 761 об.; Сказание Авраамия Палицына, с. 102; Новый летописец. — ПСРЛ, т. XIV, с. 42; письмо Л. Паули (1595 г.). — Haus-, Hof-und Staatsarchiv. Wien, Russland I, Fasz. 3, 1595, fol. 74;
301
Наказ Д. Исленьеву (ранее 17 июля 1591 г.). — ЦГАДА, ф. 79, дела Польского двора, № 21, л. 206–206 об.