Выбрать главу

Весной 1917 года патриотизм рядового солдата складывался из противоречивых чувств. Некоторые полковые комитеты приняли резолюции, обещавшие «разделаться с Вильгельмом» лучше, чем это делала прежняя «армия рабов». С другой стороны, многие солдаты не переставали лелеять надежду, что отречение царя и отказ от империалистической войны приведут к немедленному миру. Федор Степун, демократически настроенный офицер, в доверительном разговоре с солдатами называл их своими «боевыми товарищами», но те возразили: «Как же так, ваше благородие — вышла свобода. В Питере вышел приказ о замирении, потому нам чужого добра не нужно. Замирение — значит вертай домой: нас там жены и дети ждут». Для других падение царского режима означало удовлетворение требований земли, что было еще одной причиной желать мира: «К чему нам напоследок в Галиции пропадать, когда дома землю делить будут».

Один офицер Павловского полка в своем дневнике с горечью отмечал разобщенность русских, которая после уничтожения царского режима стала очевидной в отношениях между офицерами и солдатами. «Между нами и ими пропасть, которую нельзя перешагнуть. Как бы они ни относились лично к отдельным офицерам, мы остаемся в их глазах барами. Когда мы говорим о народе, мы разумеем нацию, когда они говорят о нем, то разумеют демократические низы. В их глазах произошла не политическая, а социальная революция, от которой мы, по их мнению, проиграли, а они выиграли… Общего языка нам не найти. Вот проклятое наследие старого порядка».

Военный министр, а затем глава правительства, Александр Керенский, пытался оживить боевой дух армии созданием «ударных батальонов», представлявших собой новую демократическую гвардию, и переходом в крупномасштабное наступление. Керенскому представлялась революционная нация, поднявшаяся с оружием в руках и вдохновленная падением старого режима; в его глазах общественность и народ были объединены в одно целое и не обременены взаимным отчуждением старого времени. Керенский совершал спонтанные поездки на линию фронта, посещал воинские части и вдохновлял солдат своими идеями, хотя трудно сказать, как долго жил энтузиазм после отъезда «звезды».

Его представление о новом национальном единстве не воплотилось на практике. Наступление, предпринятое в июне, успешно развивалось на некоторых участках фронта в течение нескольких дней. Но почти повсюду солдатские комитеты развернули дискуссии о том, нужно ли повиноваться приказам о наступлении, а некоторые сразу же отвергли их. В одном батальонном комитете солдат воскликнул: «Товарищи! На чьей же мы земле? Мы не аннексионисты, и правительство наше говорит: „Без аннексий и контрибуций“. Давайте отдадим австрийцам их землю и вернемся к нашим границам. Но если они попытаются идти дальше — только через наши трупы!» Комитет решил: «Своего не дадим, чужого не хотим».

В таких условиях наступление захлебнулось, а офицерам пришлось иметь дело с волной неподчинения.

Попытка Керенского объединить общественность и народ в порыве агрессивного патриотизма провалилась. Наоборот, она ускорила кризис, подвергший армию суровому испытанию и подготовивший путь к ее полному распаду. Корниловский мятеж еще более углубил этот кризис, выявив все противоречия «революционного оборончества».

Назначенный главнокомандующим в начале июля, генерал Лавр Корнилов был готов мириться с существованием солдатских комитетов, но хотел ослабить их реальное влияние запрещением всех фронтовых митингов и собраний, а также восстановлением полноты офицерской власти, включая смертную казнь. Керенский соглашался с ним, хотя, должно быть, понимал, что осуществление этой программы разрушит тот хрупкий компромисс, который удавалось поддерживать с большим трудом, лавируя между требованиями войны и давлением снизу. Керенский восседал сразу на двух стульях, которые все дальше и дальше отдалялись друг от друга. В августе Корнилов, пользуясь сложным положением премьер-министра, двинул элитные войска с фронта на Петроград с намерением ввести чрезвычайное положение и установить военное правительство. На полпути части остановили рабочие-железнодорожники, и Керенский, наконец, выбрал один из стульев — отстранил Корнилова от должности и отдал приказ об его аресте за измену.