В июне 1917 года директор машиностроительного завода Лангеципена в Петрограде объявил о предстоящем закрытии из-за падения производительности труда, недостатка доходов и нехватки топлива и сырья. Заводской комитет в ответ принял решение, согласно которому «ни продукция, ни сырье не подлежат вывозу с завода без разрешения комитета». Кроме того, «никакой приказ администрации не является действительным без санкции заводского комитета».
Столь радикальное падение доверия между рабочими и предпринимателями отражало тот факт, что самодержавие и капитализм в России были тесно связаны друг с другом, и вопросы классовой борьбы автоматически смешивались с политическими конфликтами. В большинстве воюющих стран вопросы, связанные с военными прибылями, решались (не всегда успешно) государством, но в России в 1917 году промышленники категорически отвергали вмешательство государства, считая, что правительство уже попало под контроль Советов.
Из всех рабочих организаций именно фабрично-заводские комитеты оказались наиболее радикальными в том смысле, что они раньше всех и более последовательным образом выступали против компромиссов, во имя национального единства предлагаемых Временным правительством при частичной поддержке вождей Советов. Возможно, этот радикализм стал результатом близости заводских комитетов к непосредственным местам работы и, таким образом, отражал растущую тревогу рабочих по поводу ухудшений условий труда и угрозы потери работы. Некоторые из комитетов разделяли взгляды синдикалистов, видя будущую российскую промышленность как федерацию самоуправляющихся предприятий. Однако там, где подобные идеи пытались воплотить в реальной жизни, это диктовалось не теоретическими причинами, а жестокой необходимостью — перспективой закрытия или массового увольнения.
Конфликты на промышленных предприятиях ставили входивших во Временное правительство меньшевиков перед суровой дилеммой. Преданные делу рабочего класса, многие из них, тем не менее, понимали, что в данный момент первейшей задачей рабочих должна быть поддержка нового социального порядка, которому угрожает продолжение классовой борьбы. В июне министр труда М. И. Скобелев призвал рабочих не расстраивать производство забастовками и не добиваться от предпринимателей повышения заработной платы с помощью угроз, так как это «дезорганизует промышленность и опустошает казну». В августе Скобелев выступил с еще более жестким циркуляром, которым подтверждалось право фабричной администрации самой решать вопросы занятости и разрешалось штрафовать рабочих за участие в митингах, проводимых в рабочее время. Большинство рабочих расценили эти предостережения как предательство своей борьбы и стали еще больше симпатизировать большевистским призывам к захвату власти на предприятиях.
В июне петроградский съезд фабрично-заводских комитетов принял однозначно большевистскую резолюцию и призвал рабочих захватывать власть в свои руки. В резолюции также содержалось обращение к рабочим самим регулировать производство и распределение товаров и «не останавливаться перед переходом в руки народа большей части прибылей, дохода и имущества крупнейших и крупных банковых, финансовых… магнатов капиталистического хозяйства».
Недоверие между общественностью и рабочими подогревал также и вопрос о войне, обострившийся летом — осенью 1917 года. Уже в апреле заводской комитет Петроградского оптического завода принял резолюцию, провозгласившую: «Мы не хотим проливать кровь ради Милюкова и К°, сотрудничающих с капиталистическими угнетателями всех стран».
Более серьезное событие произошло в начале июля, когда 1-й пулеметный полк, получивший приказ о направлении на фронт, отказался покинуть Петроград. Рабочие, заполнившие центр города, потребовали, чтобы Советы взяли всю власть в свои руки, отказались от поддержки Временного правительства и объявили о прекращении войны. Когда Виктор Чернов, лидер эсеров, стал настаивать на сдержанности, кто-то из толпы крикнул: «Бери власть, когда тебе ее дают, сукин сын!» Для разгона демонстрации правительство ввело в город регулярные части: около трехсот человек погибло, что даже превысило число жертв «Кровавого воскресенья». События начала июля наглядно доказали веру рабочих в Советы и одновременно утрату доверия к лидерам этих Советов.