Внимательное чтение этих документов, где нарочитой грубостью вуалировались намерения довольно радикального изменения основ и направления деятельности ВЧК, выдает прежде всего в самом Дзержинском неоднозначную фигуру в большевистском руководстве. Первый протокол комиссии гласил, что главным принципом должны быть «резко подчеркнутые классовые признаки карательной политики»[102]. В упомянутом приказе от 8 января говорилось: «Внешних фронтов нет. Опасность буржуазного переворота отпала. Острый период гражданской войны закончился, но он оставил тяжелое наследие — переполненные тюрьмы, где сидят главным образом рабочие и крестьяне, а не буржуи»[103]. С получением приказа все органы ЧК должны были «в корне» изменить свою карательную политику по отношению к рабочим и крестьянам. Ни один рабочий и крестьянин не должен числиться за органами ЧК за спекуляцию и уголовные преступления. «Лозунг органов Чека должен быть: «Тюрьмы для буржуазии, товарищеское воздействие для рабочих и крестьян»[104].
Для буржуазии же здесь проектировались особо суровые концлагеря. Однако свирепой риторикой в отношении буржуев маскировалось общее смягчение репрессивной политики, поскольку ниже Дзержинский намечает принципы кардинально противоположные, исповедовавшиеся ВЧК в 1918 году. В приказе подчеркивается, что грубые признаки различения своего или не своего по классовому признаку — кулак, бывший офицер, дворянин и пр., можно было применять, когда Советская власть была слаба, когда Деникин подходил к Орлу. Но уже в 20-м году во время польского наступления такие приемы давали мало результатов.
Далее приказ знакомо обрушивается на враждебно настроенных спецов, которые уподобляются песку, подсыпанному в советскую хозяйственную машину, и тут же следует по существу обратное: «Нельзя применять старые массовые методы в борьбе с буржуазией и спецами в наших хозорганах». Должны учитываться только конкретные улики. В отношении же меньшевиков и эсеров органы вообще переориентировались с привычных повальных арестов на «тонкую» осведомительную работу и учет.
Железный Феликс был искренен в своем двуличии. Тени расстрелянных толпились у его изголовья, накладывали свою печать на его и без того изможденное лицо. Близился нервный срыв. После того, как он торопливо закладывал основы послевоенной политики ВЧК, на нем самым болезненным образом отозвались кронштадтские события. Старый большевик И. Я. Врачев, сторонник платформы Троцкого на X съезде, впоследствии вспоминал о выступлении Дзержинского на фракционном заседании делегатов съезда — троцкистов, которое произвело ошеломляющее впечатление на аудиторию. Он просил фракцию снять его кандидатуру с выдвижения в члены ЦК, мотивируя тем, что он не хочет, а главное, уже не может работать в ВЧК. «Теперь наша революция вошла в трагический период, — говорил он, — во время которого приходится карать не только классовых врагов, а и трудящихся — рабочих и крестьян в Кронштадте, в Тамбовской губернии и других местах… Но я не могу, поймите, не могу!»[105]
Этот срыв железного Феликса был сохранен присутствующими в тайне, но настроение главы грозной организации проявилось более чем явно и уже сохранялось до конца. В течение нэпа перерождение Дзержинского давало о себе знать неоднократно в политике ВЧК-ГПУ и в глухих стенах ее потаенной кухни. Через три года Дзержинский уже без обиняков возражал против принятой ЦКК-РКИ линии на послабление карательной политики в отношении «трудящихся», то есть не возбуждать уголовных преследований против рабочих за мелкие кражи с предприятия по первому разу и, в принципе, вести все подобные дела (хоть в первый, хоть в энный раз), принимая во внимание «в особенности пролетарское происхождение». 17 февраля 1924 года Дзержинский писал по этому поводу председателю ЦКК Куйбышеву, что «никакого классового признака самого преступника не должно быть», а только персональный подход. Наказание — это не воспитание преступника, а ограждение от него республики[106]. Но тогда подобные соображения не возымели действия, партаппарат в поисках социальной базы держал курс на культивирование таких небезызвестных типажей эпохи, как чугункины и шариковы.