Ильин досадливо крякнул и вздохнул.
— Семейные основы… — пробормотал он. — О, господи! <…> Вы мне словно из прописи читаете: люблю и уважаю мужа… семейные основы…»[303].
Подобные аргументы в середине 80-х годов уже давно не пользовались авторитетом и никого не убеждали — ни самих героев чеховского рассказа, ни его читателей. В 1887 году Антон Павлович Чехов включил «Несчастье» в свой сборник «В сумерках». У сборника была завидная судьба. Его автор был удостоен академической Пушкинской премии, а сам сборник пользовался неизменным читательским спросом и выдержал 13 изданий. Анонимный рецензент первого издания в качестве общего недостатка ряда рассказов, к числу которых отнёс и рассказ «Несчастье», отметил «некоторое стремление автора к чисто чувственным изображениям»[304]. Рассказ заканчивается тем, что Софья Петровна Лубянцева покидает мужа и в сумерках отправляется к Ильину. «Она задыхалась, сгорала со стыда, не ощущала под собой ног, но то, что толкало её вперед, было сильнее и стыда её, и разума, и страха…»[305]. Никто не счел сюжет «Несчастья» соблазнительным и не имеющим никакого отношения к реальной жизни. Семейный очаг, разрушенный женской изменой, давным-давно воспринимался чеховскими современниками как явление будничное и ничем не примечательное, и они относились к таким явлениям апатично. А нравоучительные сентенции вышли из моды и канули в Лету. Поколение 80-х годов было поколением апатическим — вялым вследствие равнодушного отношения к окружающему.
В чеховском рассказе есть исключительно выразительная примета времени, которую, однако, до сих пор не заметили ни читатели, ни литературоведы. «Несчастье» начинается с того, что Лубянцева в пятом часу вечера идет с Ильиным по лесной просеке. «Вдали просека перерезывалась невысокой железнодорожной насыпью, по которой на этот раз шагал для чего-то часовой с ружьем»[306]. В самую патетическую минуту, когда Ильин страстно целует руку Лубянцевой и обнимает ее колени, часовой вновь появляется на страницах рассказа. «Часовой столбом стоял на насыпи и, кажется, глядел на скамью?»[307] Эта случайная на первый взгляд деталь свидетельствует о том, что по железной дороге вскоре должен был проследовать царский поезд. Император Александр III, опасавшийся покушений на свою жизнь, большую часть своего царствования провел в отдаленном Гатчинском дворце, за что был прозван «Гатчинским пленником». Когда император отправлялся на отдых в Крым, то вдоль всего пути следования царского поезда стояли вооруженные часовые. А для обеспечения дополнительной безопасности августейшего пассажира перед прохождением царского поезда пускали товарный состав с багажом государя и его свиты. Разумеется, и сам этот поезд, и товарный состав шли вне всякого расписания, а их маршрут составлял государственную тайну. И это обстоятельство было отражено в рассказе. «Софья Петровна обратилась пылающим лицом к насыпи. Сначала медленно прополз локомотив, за ним показались вагоны. Это был не дачный поезд, как думала Лубянцева, а товарный. Длинной вереницей один за другим, как дни человеческой жизни, потянулись по белому фону церкви вагоны, и, казалось, конца им не было»[308]. Короткий чеховский рассказ исключительно экономными изобразительными средствами запечатлел время 80-х годов: политическую ситуацию в стране и частную жизнь людей.
Семья — поле сражения
Общество было растеряно. Идеи «шестидесятников» уже потускнели и подвергались осмеянию, новых идей не было, а жить в предлагаемых обстоятельствах люди 80-х годов не могли. Камер-юнкер Орлов, один из героев чеховской повести «Рассказ неизвестного человека» (одно из предполагаемых заглавий — «В восьмидесятые годы»), ставит беспощадный диагноз и себе, и своим современникам: «Нашему поколению — крышка. С этим мириться нужно»[309]. В этом была драма «восьмидесятников». У них не было ни прошлого, ни будущего, а жить настоящим они не хотели. Это было безвременье в чистом виде. Обществу нет прощения, если оно на протяжении жизни целого поколения блуждает без руля и ветрил, «пути не зная своего». Вот почему уже в поэзии Серебряного века тема будущей революции звучит как тема неизбежного возмездия.
303
Чехов А.П. В сумерках. Очерки и рассказы / Изд. подготовили Г.П. Бердников, А.Л. Гришунин. М.: Наука, 1986. С. 144, 145. (Литературные памятники.)
304
Чехов А.П. В сумерках. Очерки и рассказы / Изд. подготовили Г.П. Бердников, А.Л. Гришунин. М.: Наука, 1986. С. 526 (примечания). (Литературные памятники.)
305
Чехов А.П. В сумерках. Очерки и рассказы / Изд. подготовили Г.П. Бердников, А.Л. Гришунин. М.: Наука, 1986. С. 161. (Литературные памятники.)
306
Чехов А.П. В сумерках. Очерки и рассказы / Изд. подготовили Г.П. Бердников, А.Л. Гришунин. М.: Наука, 1986. С. 143. (Литературные памятники.)
307
Чехов А.П. В сумерках. Очерки и рассказы / Изд. подготовили Г.П. Бердников, А.Л. Гришунин. М.: Наука, 1986. С. 150. (Литературные памятники.)
308
Чехов А.П. В сумерках. Очерки и рассказы / Изд. подготовили Г.П. Бердников, А.Л. Гришунин. М.: Наука, 1986. С. 151. (Литературные памятники.) В недавно опубликованных мемуарах выдающегося русского государственного деятеля адмирала Ивана Алексеевича Шестакова в главе, посвященной началу царствования Александра III, упоминаются и «видимое оцепенение правительства», и часовые, «появляющиеся в кустах при моём проезде», и «прячущееся самодержавие» (Шестаков И.А. Полвека обыкновенной жизни. С. 727, 740).
309
Чехов А.П. Полн. собр. соч. и писем: В 30-ти тт. Сочинения. Т. 8. С. 399. Цитируемая фраза есть в журнальном варианте повести, напечатанном в «Русской мысли» в 1893 году, но отсутствует в каноническом варианте, публикуемом во всех собраниях сочинений Чехова, начиная с прижизненного.