На следующий день, в воскресенье, 31 марта 1814 г. войска коалиции вошли в Париж. Ярко светило солнце, и Париж радовался свежему весеннему утру. Александр I вышел из своей ставки в восемь часов, одетый в повседневный кавалергардский мундир. Сидя верхом на своем сером Марсе, подаренном ему А. Коленкуром, когда последний был французским послом в Петербурге, он уехал вместе со своей свитой, чтобы присоединится к Фридриху-Вильгельму и Шварценбергу. Под залпы салюта и громогласные приветствия собственных войск лидеры коалиции пересекли Монмартр и въехали в центр города. Их эскорт составляли лейб-казаки, одетые в алые мундиры и темно-синие панталоны, — те самые войска, которые охраняли Александра на протяжении последних двух лет войны. На Елисейских полях монархи и Шварценберг остановились и стали наблюдать за своими войсками, проходившими мимо них. В параде приняли участие прусские гвардейцы, дивизия австрийских гренадеров и даже полк гвардии из Бадена. Однако по всеобщему признанию среди всех европейских войск лучше всех выглядели русские, и именно они правили бал[882].
Как для лейб-гвардии, так и прежде всего для Александра I это был момент, когда чувство гордости и личного удовлетворения достигло своей высшей точки, однако здесь имелся и политический аспект. Для толпы парижан вид многих тысяч превосходных солдат, одетых в великолепные мундиры и марширующих по улицам города в идеальном строю, словно это происходило в мирное время, служил напоминанием о мощи коалиции и свидетельствовал о лживости заявлений Наполеона, будто захватчики находились на грани истощения. Однако если союзники и преподали политический урок, они также его и получили. Входившие в коалицию монархи ранее были очевидцами того, что французский народ на захваченных союзными войсками территориях не отличался особенно восторженным отношением к Бурбонам. Нельзя было и представить, что все будет иначе в Париже, где проживало так много вершителей революции и сам Наполеон. В действительности, однако, когда монархи въехали в центральную часть Парижа, их встретили многочисленные толпы народа, которые громкими криками выражали свою поддержку делу коалиции и монархии: повсюду виднелись белые кокарды и развевались белые флаги Бурбонов. Два дня спустя Александру в разговоре с роялистски настроенным государственным деятелем пришлось признать, что общественная поддержка в пользу реставрации была гораздо сильнее, чем он мог себе вообразить. После парада монархи и Шварценберг направились к особняку Талейрана, располагавшемуся неподалеку на улице Сен-Флорентин, где Александру I предстояло провести в Париже несколько решающих дней. На страже у особняка Талейрана в ту ночь стояли солдаты первой Его Императорского Величества роты первого батальона лейб-гвардии Преображенского полка. Это был тот самый батальон, который охранял особу императора в Тильзите семью годами ранее[883].
Пока коалиционные войска входили в Париж утром 31 марта, К.В. Нессельроде уже был на пути на улицу Сен-Флорентин. За день до этого к М.Ф. Орлову, находившемуся в усадьбе Мармона для согласования условий капитуляции города, подошел Талейран с просьбой «передать глубочайшее почтение князя Беневентского [т. е. Талейрана] Его Величеству Императору Российскому». Орлов был умным и хорошо информированным офицером разведки и не сомневался в том, что именно имел в виду Талейран. «Князь, — ответил я мягко, — можете быть уверены, что я передам это открытое предложение на усмотрение Его Величества». Молодой офицер вспоминал, что «по лицу князя быстро пробежала легкая, едва заметная улыбка». Теперь же, 31 марта, Нессельроде направлялся к Талейрану для того, чтобы заручиться его поддержкой в деле свержения Наполеона и замены его правления устойчивым режимом -легитимным в глазах французов и стремящимся к мирному урегулированию. Александр I дал ясно понять ведущим французским государственным деятелям, с которыми он встречался вечером того же дня, что именно это было его основным приоритетом. Хотя он обрисовал им ряд возможных сценариев будущего политического развития Франции, он подчеркивал, что выбирать между ними предстояло самим французам[884].
882
См., например, замечания Р.С. Каслри, обращенные к принцу-регенту, о том, что русская лейб-гвардия «настолько великолепна, насколько это можно себе представить», см.: Correspondence, Despatches, and Other Papers of Viscount Castlereagh. Vol. 9. P. 210–212.