В глазах российского императора Талейран являлся идеальным союзником, и не только в силу его политических дарований и связей. Как и Александр, он не был особенным сторонником Бурбонов. Даже 30 марта он вовсе не ратовал за их реставрацию. Он был убежден в том, что если монархии и суждено вернуться на политическую арену, она должна была быть ограничена конституцией и готова принять многие изменения, произошедшие в стране с 1789 г. В глубине души он, возможно, предпочел бы стать регентом малолетнего сына Наполеона, сосредоточив власть в собственных руках. Того же мнения придерживался и Александр I. Однако пока Наполеон был жив, свободен и полон амбициозных замыслов, подобное регентство было сопряжено с очевидными опасностями. На совещании, прошедшем при участии лидеров коалиции и французских политиков в гостиной Талейрана в ночь на 31 марта, ключевым моментом стала работа над текстом воззвания коалиции к французскому народу. Никто не сомневался в том, что возможность переговоров с Наполеоном исключалась. Когда речь зашла о пункте, согласно которому члены семьи Бонапартов также отстранялись от участия в переговорах, Александр «бросил взгляд на князя Шварценберга, который подтвердил свое согласие кивком головы, равно как и король Пруссии». Даже после этого Александр I не принял окончательного решения. Еще 5 апреля Коленкур полагал, что Александр все еще не отказался от идеи регентства, а Талейран и его сторонники этого сильно опасались. Однако к тому времени Александру было бы очень трудно изменить ход событий и повернуться спиной к тем французам, которые приняли на себя обязательства по реставрации Бурбонов с одобрения российского императора и под его покровительством[885].
Следуя сценарию, который Александр I наметил еще в феврале, декларация коалиции призывала к созыву сената, избранию временного правительства и выработке новой конституции. По указанию Талейрана «охвостье» сената согласилось на эти условия 1 апреля, избрав Талейрана и четырех его помощников в качестве министров. На следующий день сенат низложил Наполеона и семью Бонапартов и освободил всех французских солдат от присяги на верность. Теперь, когда в Париже явно наметилось движение в сторону реставрации монархии, главным вопросом становилась позиция армии. Если бы армия Наполеона в Фонтенбло вновь его поддержала, велика была вероятность того, что союзники окажутся в эпицентре гражданской войны во Франции. Их страшила не только потеря времени и сопряженные с войной расходы: было очевидно, что в этом случае сильно пострадает легитимность любого режима, поддерживаемого союзниками во Франции. Помимо сомнений Александра I относительно Бурбонов, этот фактор также должен был оказать влияние на ход его мыслей по поводу возможного регентства малолетнего сына Наполеона. Лишь дезертирство из наполеоновской армии корпуса маршала Мармона 5 апреля положило конец сомнениям Александра и окончательно решило вопрос о реставрации монархии[886].
В течение первых решающих дней в Париже Александр I шел во главе коалиции и говорил от ее имени. За время своего пребывания в Париже он допустил ряд ошибок. Хотя его усилия, направленные на ограничение власти Людовика XVIII и принятие сенатом конституции, были понятны, на самом деле они были не обязательны и с самого начала способствовали появлению натянутости в отношениях между Россией и реставрированной французской монархией. Более серьезной ошибкой было то, что Наполеону позволили провозгласить независимость Эльбы: уже тогда это вызывало опасения союзников и России, которые позднее подтвердились. Несомненно, отчасти это стало следствием желания Александра быть — и казаться другим — великодушным по отношению к поверженному врагу. Однако в обстоятельствах того времени было нелегко разрешить поставленную Наполеоном проблему, как это признавал Каслри в письме к английскому военному министру, которое не вошло в собрание его переписки. Каслри писал, что французское временное правительство поддержало предложение Александра потому, что было напугано перспективой гражданской войны и отчаялось в своих попытках оторвать Наполеона от его армии в Фонтенбло. С Эльбой были сопряжены свои опасности, однако было очевидно, что лучшего варианта не существовало. Хотя Каслри об этом не упоминает, но любое ограничение свободы Наполеона было невозможно вследствие соглашения, заключенного с Мармоном, когда тот вместе со своим корпусом перешел на сторону союзников. Министр иностранных дел Англии, однако, писал о том, что Эльба была лучшим вариантом, чем ярко выраженное желание Наполеона жить в Англии, которое, разумеется, не было бы радушно встречено английским правительством[887].
885
О.Ш. M. Талейране см. сноску 29. Mémoires du Général de Caulaincourt. Vol. 3. P. 207–230; Houssaye H. Op. cit. P. 470–499. Воспоминания самого Ш. M. Талейрана об этих днях см.: Mémoires du Prince de Talleyrand. Paris, 1891. P. 156–167.
886
Все ключевые документы, связанные с этим периодом, см. в кн.: Сборник императорского русского исторического общества. Т. 31. С. 403–416. В их числе различные декларации союзников, резолюции сената, заявления О. Мормана и краткие комментарии К.В. Нессельроде.
887
Письмо Александра I Людовику XVIII от 17 апр. см.: Там же. С. 411412. Письмо Ч. Стюарта Батурсту от 13 апр., в котором отвергалось связанное с Эльбой предложение, опубликовано в кн.: Correspondence, Despatches, and Other Papers of Viscount Castlereagh. Vol. 9. P. 450–451. Однако в этом издании не упоминается о письме Ч. Стюарта Батурсту от 7 апр., которое опубликовано в кн.: Fain A. Op. cit. P. 420–423. В тексте письма нет ничего невероятного, и у нас нет оснований полагать, что его сочинил сам А. Фэн. Поэтому это письмо не попало в коллекцию М. Лондондерри скорее всего потому, что тот полагал, что оно бросает тень на его брата. В коллекцию были включены многие другие письма Батурста. В защиту Р.С. Каслри можно сказать, что он всего лишь старался поддержать то, что было сделано без его участия.