- Вы занимались афганской войной? - спросил я.
- Нет. Интересовался. Это не моя тема. Моя тема - война с Финляндией. Я еще там, в тридцать девятом году, на линии Маннергейма.
- Как видится оттуда наша нынешняя жизнь?
- Если смотреть на внешнюю сторону - счастье. То, о чем тогда невозможно было даже мечтать. Рай. Настоящий рай. Если копнуть глубже, обнаруживается близкое присутствие ада. Вы служили?
- Да, - подтвердил Док.
- Офицеры?
-Да.
- Воевали?
-Да.
- Чечня?
- А что же еще?
- Тогда вы сами все понимаете. Ад не исчез. Мы тащим его за собой из прошлого в будущее. Мы тащим, сами. Нет, я не занимался Афганом. Но есть человек, который знает об афганской войне все. Не уверен, правда, что он захочет поделиться своими знаниями. Тут все зависит от вас. Сумеете убедить его, что вами движет не праздное любопытство, - расскажет. Нет - нет.
- Мы попробуем, - сказал Док.
- Тогда запишите: генерал-лейтенант Лазарев. Сейчас на пенсии. Живет где-то под Москвой. Одно время часто бывал у нас в архиве. Хотел проанализировать уроки Афгана. Потом бросил. Сказал: никому это не нужно. Неправильно. Не нужно сейчас, будет нужно в будущем. Но мне не удалось его переубедить. Попытайтесь его найти. В Афгане он командовал отрядом "Каскад". Он может знать о вашем пациенте. У вас есть еще вопросы?
- Есть, - сказал Док. - Что было в Афганистане в декабре восемьдесят четвертого года?
- Пятнадцатого декабря восемьдесят четвертого года, - уточнил я.
- Хорошо, молодые люди, очень хорошо, - одобрил полковник. - А я уж думал, не спросите. Что было пятнадцатого декабря, я не знаю. Но знаю, что было четырнадцатого декабря. Четырнадцатого декабря восемьдесят четвертого года в двадцать три пятнадцать по московскому времени на советском военном аэродроме под Кандагаром была совершена одна из самых крупных диверсий за всю афганскую войну. Взорвали наш бомбардировщик, два истребителя и два военно-транспортных самолета. Была сорвана высадка нашего десанта в тыл моджахедов. Вот что было в тот день. Поэтому я и сказал, что амнезия вашего пациента может быть следствием не ранения, а чего-то совсем другого.
Он дал нам немного времени переварить информацию и предупредил:
- Только не делайте поспешных выводов, молодые люди. Вы сейчас в некотором роде историки. Это высокая должность. Она обязывает. Историк не должен быть суетлив. Суетливый историк - это политик. А кто такие политики? Паразиты. Они паразитируют на всем. На беспамятстве народа, на его бедах, на его надеждах на лучшее будущее. Желаю удачи. А мне пора прорывать линию Маннергейма.
- Возвращайтесь с победой, - в свою очередь пожелал ему Док.
- Хотел бы ты быть историком? - спросил я Дока, когда мы вышли из здания архива, словно выплыли из мрачноватых глубин прошлого в беспечную современность с безоблачным небом и пламенеющими под солнцем березами.
- Нет, - хмуро ответил он. - У меня запросы куда скромней. Я хочу быть всего лишь руководителем реабилитационного центра, у которого на счету хотя бы тысяча долларов.
Я удивился:
- Разве Мамаев не перевел бабки?
- Утром не было.
- Сейчас мы это исправим, - самонадеянно пообещал я и набрал номер секретариата компании "Интертраст". - Это Пастухов. Соедините меня с господином Мамаевым. Срочно.
- По какому вопросу? - поинтересовался женский голос с сучьими интонациями хорошо вышколенных секретарш. Думаю, им специально ставят такие интонации. Как походку манекенщицам.
- По интимному, - сообщил я. - По глубоко интимному.
- Я не уверена, что господин Мамаев сможет с вами поговорить. У него посетитель.
- А вы спросите. Вдруг сможет?
- Как о вас доложить?
- Очень просто. Скажите: звонит Пастухов, наемник.
- Какой наемник? - растерялась она.
- Обыкновенный. Обыкновенный наемник.
- Минутку, узнаю. Господин Пастухов, соединяю.
- Слушаю, - раздался в трубке голос Мамаева. - Что у вас?
- Вопрос. Доктор Перегудов почему-то не обнаружил на счету своего центра аванса в пять тысяч баксов.
- Вы наработали на пять тысяч?
- Нет, - честно ответил я. - На пять тысяч нет. Но речь шла об авансе.
- На сколько наработали?
- Трудно сказать. Долларов на сто, - решил я поскромничать.
- Сто и получите. За совет, который вы мне дали.
- Я вам дал несколько советов. Один из них: писать завещание. Вы решили ему последовать?
- Вы посоветовали мне обратиться в милицию, - раздраженно перебил Мамаев. - Это я и намерен сделать. Завтра Калмыков будет во всероссийском розыске. Остаток жизни он проведет за решеткой. Наш договор расторгнут, господин Пастухов. А сто долларов я немедленно переведу..
- Не нужно, - поспешно сказал я. - Не нужно переводить стольник. Только ответьте: почему Калмыков будет объявлен в розыск?
- Потому что он государственный преступник! Шестнадцатого декабря восемьдесят четвертого года по приговору военного трибунала он был разжалован, лишен всех наград и заочно приговорен к смертной казни!..
III
Генеральный директор компании "Интертраст" Владимир Петрович Мамаев прервал связь и вызвал секретаршу:
- Запиши: Пастухов. Больше не соединять.
- Правильно, шеф, - одобрила она. - Он наглый.
- Он тебе что, нахамил?
- Нет, но... Не наш человек.
Мамаев усмехнулся. Эта дурында бабским чутьем уловила суть. Не наш человек. Чужой. Из жизни, где действуют какие-то свои законы. Он не вписывался в привычную для Мамаева схему жизнеустройства. Не пахан. Не козырный фраер. Не мужик. Не шестерка. Наемник? Но ни один наемник не откажется от таких бабок, какие он предложил за свою охрану. По пятьдесят штук зеленых каждому наличными и вперед. И был готов предложить больше. А если не наемник - кто?
А это таинственное Управление по планированию специальных мероприятий? А программа "Помоги другу"? До Мамаева доходили смутные слухи о торговле человеческими органами. Что-то темное, грязное. К черту, к черту. От этого лучше держаться подальше.
Мамаев инстинктивно не доверял людям, которых не понимает. Поэтому был доволен, что обстоятельства сложились так, что он может послать Пастухова и его команду. Что и сделал не без мстительного удовольствия, как бы беря реванш за унизивший его разговор в поселке на Осетре, когда ему пришлось врать, юлить и подстраиваться под собеседника.