— Что же, укрепления строить будете?
— Линию Сталина, — ответил иронически Александр Владимирович.
— Вы кто же такие будете, инженеры или по партийной линии?
— Самые обыкновенные рабочие: позавчера мобилизовали, а сегодня уже у вас, — ответил Розанов.
— Вот как… — неопределенно протянул хозяин и лукавые искорки в его глазах погасли.
— А давно Новгород взяли? — спросил Александр Владимирович.
Хозяин стал серьезным.
— Всего несколько дней. Спервоначала у нас тут паника была: комсомольцы хотели деревню жечь, но старики не дали. Хватит нам этого! — вдруг закончил хозяин решительно и посмотрел на Григория и Розанова странным, диким взглядом.
— Старик с характером, настоящий кулак, — подумал Григорий. — Как такой уцелел?
— Хватит с нас! — сказал еще раз хозяин. — Один раз сделали революцию и довольно!
— Помещиков в 17-ом году громили? — не без ехидства спросил Александр Владимирович.
— Нет, — дико-злобное выражение лица крестьянина сменилось неуверенно самодовольным. — Нет, самую эту что ни на есть настоящую революцию я начинал в феврале 1917 года, в Петрограде в Волынском полку был.
Григорий насторожился. Глядя на бородача-старообрядца, трудно было представить себе солдата Волынского полка, начинавшего революцию. Александр Владимирович сразу ощетинился и молча жевал хлеб. Хозяин не заметил этого и сидел, поглощенный воспоминаниями.
Понял, что сделал тогда глупость, но не может не гордиться своей исторической ролью, — сообразил Григорий и спросил с интересом и участием: — А страшно было поднимать восстание?
Старик сразу размяк:
— Как думаешь? Первые ведь мы поднялись… жутко… вся страна неизвестно за кого, а мы начали. Потом все просто оказалось, — добавил он почти разочарованно.
— Ну, а теперь что думаешь? — не выдержал Александр Владимирович.
— Что думать-то! — посмотрел на него, приходя в себя хозяин, — Деревню жечь не дадим — и все. Лицо его опять стало жестким.
— Что про немцев слышно? — спросил Григорий. — Новгород ведь от вас совсем близко.
— Близко… только болота тут, Я так думаю, что укрепления в нашей местности и строить незачем, — в глазах забегали давешние лукавые искорки. — Немец больше по открытой местности наступает. Сначала авиацией разобьет, а потом танки пустит. Незачем им в болота лезть.
— Похоже на то, — улыбнулся Григорий, — но наше дело маленькое: велят копать, мы и копаем.
— Постойте, я вам медку вынесу.
Хозяин вышел из комнаты.
— Кулак настоящий, — недовольно пробурчал Александр Владимирович. — Как во время коллективизации уцелел!
Хозяин вернулся с глиняной миской, полной сотового меда.
— Пчел водите? — осведомился Розанов.
— Несколько ульев, для себя, — ответил старик. — Нет у вас баночки какой? Я вам к чаю отложу.
Григорий достал из мешка эмалированную кружку. Хозяин наполнил ее медом и опять скрылся с миской.
— Вот вам и революционер! — подмигнул Александр Владимирович, кладя на хлеб кусок сота. — Посуду свою не дает потому, что он старообрядец, а мы никониане поганые и миску после нас придется выбросить.
— Потому и бабы из-за котлов для рабочих спорили, — понял Григорий.
— Вот именно, — проворчал Александр Владимирович, — а еще Февральскую народную революцию делали!
Поляну пересекала черно-желтая полоса противотанкового рва. Вдоль рва, на расстоянии двух метров друг от друга, были расставлены девушки-работницы. Копали медленно и неохотно. Каждая бригада имела свой участок работы, каждая работница — свои два погонных метра рва, но это не влияло на медленный ход работы. Григорий числился старшим десятником. В его распоряжении было пять бригад с сотней рабочих. Почти каждое утро он докладывал прорабу Зускину, что за ночь вновь исчезли две-три девушки. Зускин каждый раз переживал это как личный удар; он не сердился, не возмущался уже, но съеживался и опускал глаза. Время от времени прибывали свежие пополнения; если бы их не было, работа давно остановилась бы совсем. Григорий с интересом наблюдал за происходящим. Из пяти подчиненных ему бригад одна состояла из подростков, привезенных из-под самого Новгорода, с одного завода. Ребята рассказывали, что при приближении немцев вся партийная администрация завода сбежала, захватив автомобили, продовольствие из заводского кооператива и кассу. Часть рабочих разбежалась по домам, часть не успела этого сделать и была мобилизована. Поведение властей в момент кризиса совершенно подорвало в глазах ребят престиж советской власти. Потеря связи с родными выбила из колеи, но бежать им было некуда и поэтому их бригада была одной из тех, на которую, казалось, можно бы было опереться в работе. Однако, работать подростки не хотели. Три бригады из калининских и подмосковных таяли на глазах. В итоге опорой строительства укрепленной полосы оставались «торфушки», которые не могли бежать на родину, не получив расчета и документов.