Но это еще полбеды. Настоящая беда в том, что власть решила сделать из Перми с помощью Гельмана эдакий косопузый и колченогий Винзавод и в 2016 году объявить его культурной столицей Европы. Убиться веником! Губернатор твердит: у города должна быть мечта. Я так мечтать не хочу. Широко шагаешь – штаны порвешь. Я хочу, чтобы измочаленная Пермь стала хотя бы просто Пермью, аутентичным городом, который адекватен своему культурному потенциалу.
С интернетом и открытыми границами мир давно стал глобальным. А в глобальном мире ценно уникальное. Какого черта мы гробим свой эксклюзив? Причем гробим даже не ради сетевого продукта, а ради его гельмановского секонд-хэнда?
- А что было в Перми до Гельмана?
- В Перми есть набор брендов, имеющих мировое значение. Пермский период, пермский звериный стиль, пермская деревянная скульптура. Вот их и надо актуализировать. В крае имеется ещё никак не используемый эксклюзив – последнее древнерусское княжество, город-остров Строгановых, памятники Ермака, заводские комплексы уральской «горнозаводской цивилизации». Есть разные чудеса, вроде Молёбки с инопланетянами или крупнейшей в России подводной пещеры. В Перми есть набор современных институций – театры, не раз получавшие «Золотые маски», фестиваль кинодокументалистики «Флаэртиана», музей политрепрессий и тоталитаризма «Пермь-36», культуртрегерский фонд «Юрятин», та же KAMWA, музеефицированная пещера, школа камнерезов. Есть люди, умеющие работать и обладающие опытом, культурологические лаборатории. Особенность уральской культуры – нерасторжимый сплав искусства с наукой и природой. Активировать культуру надо через эти вещи, а не через совриск. Когда я слышу, что говорят, будто до Гельмана здесь ничего не было и никто ничего не делал, хочется ткнуть человека в экран компьютера и посоветовать: посмотри в Google, умник. А пиар Гельмана тоже оплачен властью, которая раньше плевала на деяния своих культуртрегеров, а сейчас вообще давит. Такая у нас свобода самовыражения.
- Все-таки бренд из Перми сделали именно вы. Это особенность Пермского края, или в других регионах вам также удалось бы найти столько местной истории, колорита, деталей?
- Если бы жил, нашел бы. Но это не моя проблема, а общероссийская, когда толща местной культуры остается вне осмысления и вне актуальности. А бренд Перми сделал не я. Просто мне повезло озвучить его.
- Кажется, Петр Вайль писал, Пермь считается последним городом Европы...
- Какая разница, сколько километров до границы Европы с Азией? Прямо на границе стоят Магнитогорск и Оренбург, тоже не маленькие города. Все равно и Томск, и Новосибирск, и Владивосток – европейские города. Самый европейский город России – Ханты-Мансийск.
- А зачем Перми Москва?
- Москва – точка отсчета. Норма современной России. Все остальные русские города и миры оцениваются по степени отличия. Но отличия бывают качественные и количественные. Количественные – когда труба пониже и дым пожиже. Дороги поуже и зарплаты похуже. А качественные – когда иной контент. У Перми было качественное отличие от Москвы, а его насильно заменяют на количественное.
- А что связывает наш мир? Мобильность населения у нас низкая. Вот вас, например, сложно вытащить в Москву: насколько я знаю, вы довольно редко здесь бываете.
- Наши миры – не раздельные явления. Они, скажем, как грани алмаза. Грани могут быть разные, но алмаз один. Проблема модернизации не в том, чтобы вытеснить локальное глобальным, а чтобы найти в глобальном локальное, а в локальном глобальное. Лично у меня мобильность высокая, только она почти вся мимо Москвы. Я езжу туда, где у меня есть дела. В Москве у меня их нет. От Перми до Оренбурга такое же расстояние, как от Москвы до Парижа. Но почему если я еду из Москвы в Париж, то совершаю путешествие, а если еду из Перми в Оренбург, значит, сижу дома, как приколоченный?
- С точки зрения жителя Москвы, существует только одно движение – в Москву. И за границу еще.
- А с моей точки зрения, существует множество движений. Когда мы начали снимать фильм «Хребет России», для многих в телекомпании «Намедни» было открытием, что расстояние от Перми до Москвы такое же, как от Перми до Тобольска. То есть, мы снимали на территории, равной половине европейской России. Но эта территория не считается, ее нет для москвичей: ты говоришь, что путешествовал по России, а про тебя считают, что ты не вылезаешь из своей норы и ничего на этом свете не видел. Но и внутри России существуют такие контрасты и ландшафтов, и культур, и образа жизни, что диву даешься.