В ходе этой первой своей цивилизационной катастрофы страна, как и в 1917-м, внезапно утратила европейскую идентичность. С той, впрочем, разницей, что эта первая катастрофа была еще страшнее большевистской. Ибо гибла в ней — и при свете пожарищ гражданской войны — доимперская, докрепостническая, досамодержав- ная Россия.
Естественно, что, как и в 1917-м, победивший патернализм нуждался в идеологии, легитимизировавшей его власть. Тогда и явились на свет идеи российской сверх- державности («першего государствования», как тогда говорили) и «мессианского величия и призвания России». Те самые идеи, что так очаровали столетие спустя Достоевского и Бердяева и продолжают казаться воплощением российского менталитета В.В. Ильину и А.С. Панарину.
ПАРАДОКС «ПОКОЛЕНИЯ ПОРОТЫХ»
Ошибется поэтому тот, кто подумает, что предложенная в этой книге по завету Георгия Федотова «новая схема» касается лишь прошлого страны. Ведь объясняет она и сегодняшнюю опасную двойственность культурной элиты России. Судя по недавним возражениям моих московских собеседников, по-прежнему не отдают они себе отчета, что коренится она в губительной двойственности политической традиции, искалечившей историю страны и лежащей, как мы видели, в основе ее вековой трагедии. По-прежнему не готова, другими словами, культурная элита России, в отличие от германской, расстаться с этим вековым дуализмом.
Уж очень, согласитесь, выглядит все это странно. Если люди, помогавшие Грозному царю совершить самодержавную революцию, которая отняла у России ее европейскую идентичность, не могли знать, что им самим и их семьям предстоит сгореть в ее пламени, то мы ведь «поротые». Мы знаем, мы видели, что произошло со страной после аналогичной революции семнадцатого, точно так же лишившей страну ее европейской идентичности, возвращенной ей Петром. Ни одной семьи, наверное, в стране не осталось, которую не обожгла бы эта трагедия. И после этого по-прежнему не уверены мы, кому хотим наследовать — вольным дружинникам или холопам-страдникам Древней Руси? И после этого по-прежнему ищем хоть какие-нибудь, вплоть до климатических, предлоги, чтобы отречься от собственного европейского наследства? Согласитесь, что тут парадокс.
* * *
Так или иначе, трагедия продолжается. И если эта книга может пролить некоторый свет на ее истоки, ни на что большее я не претендую. Одно лишь простое соображение прошу я читателя держать при этом в уме. Заключается оно в том, что даже тотальный террор самодержавной революции 1565—1572 годов оказался бессилен маргинали- зовать договорную, конституционную, европейскую традицию России. Так же, впрочем, как и красный террор 17-го. Опять и опять, как мы видели, поднимала она голову в конституционных поколениях XVII, XVIII, XIX и, наконец, XX столетия. Короче, доказано во множестве кровавых исторических экспериментов, что речь здесь не о чем- то случайном, эфемерном, невесть откуда в Россию залетевшем, а, напротив, о корневом, органическом. О чем-то, что и в огне тотального террора не сгорает, что в принципе не может сгореть, пока существует русский народ. Не может, потому что, вопреки старому «канону», Европа — внутри России.
Холопская, патерналистская традиция тоже, конечно, внутри России. Только в отличие от европейской она не прошла через горнило испытаний, через которое прошла ее соперница. Ее не истребляли на протяжении столетий. Ее не объявляли несуществующей в Большом Стереотипе всемирной историографии. С ней никогда не делали того, что сделала Германия со своим тевтонофильством: ее не пытались маргинализовать. Так не пришло ли наконец время — после четырех столетий блуждания по имперской пустыне — сделать это и в России? Если, конечно, и впрямь желает ее народ зажить нормальной жизнью — без обязательных катастроф в начале и в конце каждого столетия.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЕВРОПЕЙСКОЕ СТОЛЕТИЕ РОССИИ
Глава 1 ЗАВЯЗКА ТРАГЕДИИ
22 октября 1721 года на празднестве в честь победы во второй великой Северной войне — Россия тогда вернула себе Балтийское побережье, отнятое у нее в XVI веке, в ходе первой Северной войны, Ливонской, — канцлер Головкин, выражая общее мнение, так сформулировал главную заслугу Петра: «Его неусыпными трудами и руковож- дением мы из тьмы небытия в бытие произведены и в общество политичных народов присовокуплены»1.