Когда Иван III взошел на престол, Новгород, как мы уже знаем, представлял собою автономное политическое тело в том сложном и неуправляемом конгломерате, который условно назывался Московским государством. Он, собственно, был олигархической республикой, чем-то вроде русского Карфагена. Формально высшим органом власти считалось в нем вече. Оно ежегодно избирало посадника (мэра) и тысяцкого (генерала), и те ведали администрацией, военным делом и юстицией. Реально же это выборное правительство контролировал Сенат (боярская олигархия, своего рода средневековое политбюро). Все политические и кадровые решения инициировались именно в нем.
Связь Новгорода с русским государством, если оставить в стороне общий язык и культурные традиции, состояла главным образом в том, что республика платила Москве налог, который, скорее, можно было бы назвать компенсацией за невмешательство в ее внутренние дела. Князья, приглашавшиеся командовать ее армией, должны были, согласно «старине», принадлежать к роду Рюриковичей, а кандидаты на должность новгородского архиепископа назначались московским митрополитом.
Новгород был богатейшей и процветающей частью России, ее сокровищницей, пощаженной татарским погромом и тесно связанной с германскими торговыми республиками, родственными ему по политической структуре. Под его контролем были пути к Белому морю и к Балтике и вообще весь Север страны (которому, скажем в скобках, предстояло после новгородских походов Ивана III стать ее главным хозяйственным и коммерческим центром). Не инкорпорировав Новгород и его северную империю с ее прямыми выходами к морям, Москва не могла ни завершить свою Реконкисту (в конце концов, Новгород был частью Руси со времен Ярослава Мудрого), ни стать непосредственной участницей мировой торговли, ни вообще оказаться заметной европейской державой.
По всем этим соображениям для Москвы было жизненно важно «отвоевать» Новгород, тем более что республика никогда не могла ни прокормить, ни защитить себя самостоятельно. Другой вопрос, что сделано это могло быть по-разному. Во времена Ивана III у Новгорода был выбор. Он мог остаться автономной республикой в составе России, сохранив при этом те «два важных начала», которые, по словам Ключевского, были «гарантиями их вольности: избирательность высшей администрации и ряд, т. е. договор с князьями»13. Но мог и лишиться автономии. Зависело это исключительно от Сената — и веча.
Сенат, однако, был на протяжении десятилетий глубоко расколот на враждующие промосковскую и пролитовскую партии. И симпатии веча были на стороне последней. Как пишет британский эксперт Джон Феннелл в книге «Иван Великий», «на протяжении шестидесятых напряжение [между Москвой и Новгородом] росло. Раскол Новгорода... становился все более определенным и вел к беспорядкам в городе. Хотя немногие могли предвидеть другую судьбу для Новгорода, нежели московская аннексия, про- литовская фракция становилась все более сильной и дерзкой. Она действовала так, словно пыталась спровоцировать Ивана на акт финального возмездия»14.
Представителей великого князя публично оскорбляли; земли, в прошлом уступленные Москве, были снова захвачены. Платить налоги республика отказывалась. Могла демонстративно пригласить на княжение сына Димитрия Шемяки, ослепившего в свое время отца великого князя. Обычным делом были переговоры с Казимиром Литовским. И в довершение ко всему архиепископ новгородский вступил в контакт с киевским униатским митрополитом, ставленником папы римского в представлении Москвы и уж наверняка ставленником Казимира.
Что удивляет тут больше всего — это терпение великого князя. Почему, в самом деле, даже перед лицом открытых провокаций медлил он призвать к порядку мятежную отчину? От нерешительности? Из малодушия? Можно поверить в это, если не знать, какая могучая и беспощадная воля, какой хитрый умысел стояли за этими колебаниями. Ивану III нужно было, чтоб все поверили: он не решается на экспедицию против Новгорода. Это было частью его плана. Так же думает и Феннелл: «Одни лишь оскорбления... вряд ли могли быть использованы как предлог для серьезной экспедиции, предназначенной сокрушить то, что, в конце концов, было русским православным государством»15.