Менее дальновидный, чем Иван III, лидер заключил бы отсюда, что ересь и должна стать тем политическим скальпелем, которым можно взрезать земную плоть церкви. Многие при его дворе на это, похоже, и рассчитывали. Елена Стефановна, его сноха и мать венчанного на царство Димитрия, возглавляла влиятельный еретический кружок, прочно обосновавшийся в палатах великого князя. Позиции еретиков были сильны и в правительстве. В частности, еретиком был один из самых близких Ивану III людей, знаменитый дипломат дьяк Курицын16.
Но великий князь смотрел на вещи глубже. Он мог покровительствовать еретикам, но сам стать еретиком не мог: православие нужно было ему во всей чистоте и блеске своего авторитета. И поэтому нуждался он в чем-то совсем другом. В чем-то, что позволило бы ему лишить церковь ее земель в защиту истинного православия. Из чего следовало бы, что именно церковное землевладение и есть ересь.
Нам теперь ясно, что нуждался он в протестантизме. Но он ведь даже не подозревал о его существовании. Зато великий князь хорошо знал, какую предстояло ему выстроить стратегию. Ему необходимы были две борющиеся внутри церкви партии, которыми он мог бы манипулировать, как делал в Новгороде, в Казани и пытался делать в Литве. Одной из этих партий была существующая церковь. Но где было взять другую?
И великий макиавеллист предпринял нечто беспрецедентное в европейской истории. Перефразируя Вольтера, можно обозначить его решение так: если православного протестантизма не существует, его следует придумать.
Правда, существовала и независимо от его намерений скромная секта «заволжских старцев», убегавших в леса от соблазнов монастырского любостяжания и проповедовавших скитский подвиг: «умное делание». Старцы учили: «Кто молится только устами, а об уме небрежет, тот молится воздуху, Бог уму внимает». Иными словами, не постом, воздержанием и дисциплинарными мерами достигается подлинная близость к Богу, а тем, чтобы «умом блюсти сердце», чтобы позитивной работой разума контролировать грешные страсти и помыслы, идущие от мира и от плоти.
Мы не совершим ошибки, истолковав эту доктрину как русский вариант предпротестантизма, созвучный устремлениям предбуржуазии. Но доктрина эта находилась тогда в самой ранней и нежной стадии — росток, не успевший еще пустить корни в грубую церковную толщу. Он был слаб и беззащитен — подходи и дави. Скорее намек, чем свершение. И надобна была вся цепкость взгляда Ивана III, чтоб просто заметить кротких старцев. Да еще и вытащить их на политическую арену. И тем более — втянуть в орбиту яростных страстей человеческих, от которых они как раз и бежали. Чтоб, короче, превратить смиренное подвижничество в некое подобие политической партии, вошедшей в русскую историю под именем нестяжательства.
ЦЕРКОВНОЕ НЕСТРОЕНИЕ
В 1490-е русская церковь была в полном разброде, нимало не отличаясь этим, впрочем, от всех европейских церквей того времени. Ее потрясали ереси, а чтобы создать серьезное обновленческое движение, требовались кадры, которых не было, требовалось высокое сознание долга перед страной, чему обитатели тогдашних монастырей, прагматики и бизнесмены были глубоко чужды. Жадность съедала дисциплину, разврат — духовные цели. Церковь была успешным ростовщиком, предпринимателем и землевладельцем, но она перестала быть пастырем народным, интеллектуальным лидером нации. И ясно было это всем.
В известных царских вопросах Собору 1551 г. церковное нестроение описано так страстно и ярко, словно бы автором их был самый знаменитый публицист нестяжательства, русский Лютер, князь-инок Вассиан Патрикеев. «В монастыри поступают не ради спасения своей души...
а чтоб всегда бражничать. Архимандриты и игумены докупаются своих мест, не знают ни службы Божией, ни братства... прикупают себе села, а иные угодья у меня выпрашивают. Где те прибыли и кто ими корыстуется?.. И такое бесчиние и совершенное нерадение о церкви Божией и о монастырском строении... На ком весь этот грех взыщется? И откуда мирским душам получать пользу и отвращение от всякого зла? Если в монастырях все делается не по Богу, то какого добра ждать от нас, мирской чади? И через кого просить нам милости у Бога?»17
Хорошо слышно, как сквозит в этом тексте не один лишь политический расчет, но сама растревоженная и ужаснувшаяся собственному падению религиозная совесть. «Что-то надо с церковью делать, иначе всем нам не будет прощения — ни на этом свете, ни тем более на том». Таков был общий идеологический тон жизни России в до- самодержавное столетие. Церковь нуждалась в образованных, интеллигентных и бескорыстных людях. Церковь нуждалась в духовном порыве и очищении. Даже если не существовало бы проблемы церковных земель, Реформация была для нее императивом.