На самом деле «канон» этот, как мы только что видели, всемогущ у них до такой степени, что способен «превращать» современников, тех же Ельцина, Гайдара или Чубайса в собственную противоположность, независимо даже от их воли или намерений. Очень хорошо здесь видно, как антикварный «канон» по сути лишает сегодняшних актеров на политической сцене свободы выбора. Разумеется, перед нами чистой воды исторический фатализм. Но разве не точно так же рассуждали Виттфогель или Тойнби, выводившие, как увидит читатель, политику советских вождей непосредственно из художеств татарских ханов или византийских цезарей?
Федотов, однако, предложил и выход из этого заколдованного круга. «Вполне мыслима, — писал он, — новая национальная схема». Только нужно для этого заново «изучать историю России, любовно вглядываться в ее черты, вырывать в ее земле закопанные клады»26. Вот чего не сделали неоевразийцы, и вот почему оказались они в плену старого «канона».
Между тем первой последовала завету Федотова еще замечательная плеяда советских историков-шестидесятников Н.Е. Носов, А.А. Зимин, Д.П. Маковский, С.М. Каштанов, С.О. Шмидт. В частности, обнаружили они в архивах, во многих случаях провинциальных, документальные доказательства не только мощного хозяйственного подъема в России первой половины XVI века, внезапно и катастрофически оборванного самодержавной революцией. И не только вполне неожиданное становление сильного среднего класса, если хотите, московской предбуржуазии. Самым удивительным в этом заново вырытом «закопанном кладе» был совершенно европейский характер реформы 1550-х, свидетельствовавший о несомненном наличии в тогдашней России того, что С.О. Шмидт обозначил в свое время как «абсолютизм европейского типа»27.
Мы, конечно, очень подробно поговорим обо всем этом позже. Сейчас подчеркнем лишь историческое значение бреши, пробитой уже в 1960-е в окаменевшей догме старого «канона». Чтоб представить себе масштабы этого «клада», однако, понадобится небольшое историческое отступление.
РУСЬ И РОССИЯ
Никто, кажется, не оспаривает, что в начале второго христианского тысячелетия Киевско-Новгородский конгломерат варяжских княжеств и вечевых городов воспринимался в мире как сообщество вполне европейское. Доказывается это обычно династическими браками. Великий князь Ярослав, например, выдал своих дочерей за норвежского, венгерского и французского королей (после смерти мужа дочь его стала королевой Франции). Дочь князя Всеволода вышла замуж за германского императора Генриха IV. И хотя впоследствии они разошлись, сам факт, что современники считали брак этот делом вполне обыденным, говорит за себя.
Проблема лишь в том, что Русь, в особенности после смерти в 1054 году Ярослава Мудрого, была сообществом пусть европейским, но еще протогосударственным. И потому нежизнеспособным. В отличие от сложившихся европейских государств, которые тоже оказались, подобно ей, в середине XIII века на пути монгольского нашествия (Венгрии, например, или Польши), Русь просто перестала существовать под его ударами, стала западной окраиной гигантской степной империи. И вдобавок, как напомнил нам Пушкин, «татаре не походили на мавров. Они, завоевав Россию, не подарили ей ни алгебры, ни Аристотеля».
Спор между историками поэтому идет лишь о том, каким именно государством вышла десять поколений спустя Москва из-под степного ярма. Я, конечно, преувеличиваю, когда говорю «спор». Большой Стереотип мировой историографии единодушно утверждал (и по сию пору утверждает), что государство Россия вышло из-под ига деспотическим монстром, наследницей вовсе не европейской Руси, а монгольской Орды («империи Чингисхана», как уточняли родоначальники евразийства). Приговор историков был такой: вековое иго коренным образом изменило саму цивилизационную природу страны, европейская Русь превратилась в монгольско-византийскую Московию.
Пожалуй, точнее других сформулировал эту предполагаемую разницу между Русью и Московией Карл Маркс. «Колыбелью Московии, — писал он со своей обычной безжалостной афористичностью, — была не грубая доблесть норманнской эпохи, а кровавая трясина монгольского рабства... Она обрела силу, лишь став виртуозом в мастерстве рабства. Освободившись, Московия продолжала исполнять свою традиционную роль раба, ставшего рабовладельцем, следуя миссии, завещанной ей Чингисханом... Современная Россия есть не более чем метаморфоза этой Московии»28.