мать, Дельфина де Кюстин, потеряла в революционные годы свекра и мужа и едва не погибла сама (см. письмо третье), но, выйдя на свободу после термидорианского переворота, не захотела эмигрировать и осталась во Франции, правители которой и при Директории продолжали считать себя
преемниками революционеров. Астольф рос в эпоху Империи, но воспитывался в уважении к Бур-бонам, поэтому в феврале 1814 г., еще до падения Наполеона, отправился в Нанси, где находились сторонники графа д'Артуа, младшего брата Людовика XVIII; к роялистам он, однако, относился критически. "Нашу партию поддерживают такие болваны, что я краснею от стыда",-- пишет он матери i о апреля 1814 г., через десять дней после вступления в Париж союзных войск **. То же отчуждение от власти сохранилось у него и в эпоху Реставрации, когда роялисты пришли к власти. В начале ноября 1814 г. молодой дипломат Алексис де Ноай берет Астольфа с собою в Вену, где заседает знаменитый Венский конгресс -- европейские монархи обсуждают судьбы посленаполеоновской Европы. Реакция Кюстина скептична: "Ярмарочный шарлатан намалевал на двери заманчивую вывеску, будящую любопытство досужих зевак. Все бросаются в его заведение, обнаруживают, Lettres a Vamhagen. P. 197; письмо к Рахили Варнгаген от а6 мая 18171'. ** Цит. по: Тат. Р. 46.
387
В. Мильчина
что там нет ровно ничего интересного, но выйдя, говорят другим: "Ступайте туда, на это стоит посмотреть!" Никто не желает признать себя обманутым, и честолюбие простофиль помогает шарлатану поймать на ту же удочку все больше и больше народу. ^...) Вот в точности история конгресса, на нем никто ничего не делает, но он происходит за закрытыми дверями, а это много значит для тех, кого внутрь не пускают" *. Многих аристократов возвращение Бурбонов на французский трон привело в состояние эйфории, Кюстин же сохраняет трезвость и сознает, насколько чужда Франции старинная династия: "Французы не помнят, кто такие Бурбоны, не знают, кто такой Monsieur ^граф д'Артуа, будущий Карл X), осведомляются, кем он приходится Людовику XVI, расспрашивают один другого о генеалогии наших принцев и говорят о них, как о картинах, разысканных в какой-нибудь заброшенной церкви" **.
Кюстин вообще не был практикующим политиком; и в юности, и в зрелые годы он предпочитал оценивать тех или иных политических деятелей исходя прежде всего из нравственных критериев. "Политика мне либо скучна, либо страшна,-- писал он Рахили Варнгаген 4 февраля 1831 г.,-- я ненавижу правительства, которые вынуждают весь свет работать на себя. Правительства кажутся мне неизбежным злом, неотвратимым следствием общественного состояния; по мне, лучшим будет то правительство, в работе которого принимает участие как можно меньшее число людей,-- если, конечно, правительство ато не убивает свободу. Я могу сказать об этом современном божестве то же, что вельможи у Лабрюйера говорят о дворе:
оно не делает меня счастливым, но не позволяет мне быть счастливым без него. ^...) Я ненавижу те лживые правительства, какие именуются представительными. Я желал бы жить в большом государстве с чистой монархией, ограниченной мягкостью европейских нравов, или в стране маленькой и чисто демократической. Да и это последнее не доставило бы мне много радости. Твердо я знаю лишь одно: нами управляют люди тщеславные и, по причине своей посредственности, лицемерные..." ***.
Если Кюстин испытывал недовольство властью в эпоху Реставрации, у него было еще меньше оснований быть довольным Июльской монархией. Эта монархия, конституционная и буржуазная, не устраивала его по многим причинам: он полагал, что она лжива, предает честь Франции (Луи Филипп отличался миролюбием и не желал ввязываться в войны) и, главное, отдает управление страной на откуп толпе, толпа же, был убежден Кюстин, "не способна хранить запас основополагающих идей, необходимых для жизни человеческого рода" ****. Споря (в постскриптуме к З^чу письму "Испании при Фердинанде VII") с А. Токвилем, который в книге "Демократия в Америке" (1835) утверждал, что человеческое общество неотвратимо движется к абсолютной демократии, Кюстин отказался признать * Цит.по: Тагя. Р. 51
Цит. по: Maugras. P. 47н (письмо к матери 12 апреля 1814 г.). *** Lettres d Vamhagm. P. 360--361 Те же мысли Кюстина высказывает и в "России в 1839 году" (см. наст. том, с. ai а). ** Espagne. P. 318.
388
О маркизе де Кюстине и его книге
неотвратимость этого движения, неизбежность прощания человечества с абсолютизмом-режимом, в котором ему хотелось видеть залог порядка и спокойствия.
Примерно той же точки зрения придерживались французские легитимисты (сторонники свергнутой в июле 1830 г. старшей ветви Бурбонов). В споре с республиканцами и доктринерами (представителями правящей партии) они охотно ссылались на Россию. Ее пример, писали легитимистские публицисты, доказывает, как благодетельно влияет на жизнь и нравы страны абсолютная монархия. Начиная с XVIII века во французском сознании боролись два взгляда на Россию: одни мыслители смотрели на нее как на молодую динамичную нацию с просвещенным монархом (монархиней) на троне (французский исследователь А. Лортолари назвал это обольстительное действие екатерининской России на французских просветителей "русским миражом"), другие видели в ней средоточие разрушительного деспотизма, представляющего опасность для соседей, и страшились "крестового похода" против европейской цивилизации, который она вот-вот может предпринять *. "Царство порядка" или "империя кнута", идеал или кошмар -- такой изображали Россию участники политических дискуссий 18зо-х годов, печатавшиеся в тех газетах, из которых Кюстин, пусть даже не всегда осознанно, черпал свои представления. Его путешествие в Россию было задумано не только и не столько как поездка в экзотическую страну за острыми ощущениями. Это был своего рода идеологический эксперимент: Кюстин захотел убедиться своими глазами, способна ли русская абсолютная монархия оправдать надежды, которые возлагают на нее французские легитимисты. Кюстин очень надеялся, что Россия эти надежды оправдает, но изначальный скептицизм и нежелание обманываться мнимостями, декорациями взяли свое. Эксперимент окончился тем, что монархист вернулся из России противником абсолютной монархии и сторонником представительного правления как наименьшего из зол. Книга Кюстина -- своего рода отчет об экзамене на соответствие легитимистскому идеалу, который маркиз устраивает России. Те внешние черты российской действительности, которые Кюстин увидел и описал, запечатлены в книгах и статьях едва ли не всех его предшественников и современников, также побывавших в России ("параллельные" эти места мы по мере возможности отмечаем в комментариях). Не случайно нидерландский полковник Гагерн, посетивший Россию тем же летом 1839 г., писал отцу по прочтении книги Кюстина: "Я не нашел в нем ^Кюстине^ ничего нового, но встретил подтверждение моих собственных взглядов" **. Однако ни один из предшественников Кюстина, авторов книг о России: ни аббат Шапп д'0трош, ни водевилист Ансело, ни только что упомянутый полковник Гагерн, не говоря уже о дипломате Фабере или статистике