Несмотря на радикальное изменение отношения Бухары к России за прошедшие шесть с половиной лет, Петровского, как и Глуховского в 1865 году, поразила развитая система шпионажа, крайняя подозрительность бухарских властей и ограничения, наложенные на передвижение официальных представителей дружественной державы. К Петровскому относились со всем внешним уважением, полагающемся представителю фактического протектора Бухары, однако выполнение задачи по сбору информации о торговле в ханстве на каждом шагу сталкивалось с препонами, чинимыми официальными сопровождающими, которые запрещали ему общаться с людьми, разгуливать по городам и даже посещать некоторые из них (Чарджоу и Керки) и постоянно следили за ним. Кроме того, Петровский получил сообщения, что Музаффар возобновил общение со своими мусульманскими соседями. Предположительно, посланцы из Афганистана и Хивы отбыли из Бухары непосредственно перед его приездом.
Петровский предложил установить прямое почтовое сообщение между столицей ханства и Каттакурганом на русской границе. Бухарское правительство отказалось, заявив, что в этом нет необходимости. И следующие полтора десятилетия письма продолжали отправлять со случайными путешественниками. Бухара могла позволить себе отказаться от предложения Петровского, поскольку оно не сопровождалось никаким официальным давлением. Вся политика Петербурга в отношении Бухары состояла в поддержании дружеских отношений, власти эмира в его стране и законных прав русских купцов. В результате равнодушия России ко всему, что выходило за пределы этих аспектов, Бухара в значительной степени оставалась предоставленной самой себе.
Миссия Петровского в очередной раз проиллюстрировала трудности, с которыми сталкивалась Россия в получении надежной информации о зависимых от нее центральноазиатских странах. В отсутствие каких-либо постоянных представителей в ханствах Ташкенту приходилось полагаться на миссии, отправляемые с разными целями в среднем раз в год. Успех таких миссий зависел от умения тех, на кого они возлагались, обходить препятствия, которые неизменно ставили перед ними бухарские власти. Будучи в столице, миссия Носовича 1870 года находилась фактически под домашним арестом, если не считать приглашений от знатных бухарцев. Кушбеги заявил, что правительство эмира не может взять на себя ответственность за безопасность русских на столичных улицах, если у них не будет сопровождения. Музаффар пошел еще дальше. Он отказал миссии в праве свободно передвигаться по городу, аргументируя это тем, что иностранцам нельзя ездить по улицам верхом, а пешком русские ходить не захотят.
Практика получения русскими миссиями личных подарков от эмира и правителей провинций соответствовала традициям Центральной Азии, но, несомненно, ограничивала их эффективность в поддержании отношений и сборе информации. Члены миссии Носовича получили в подарок халаты и лошадей. То же самое было и со Струве. Носович получил в подарок 400 рублей, а Струве – 600, хотя генерал фон Кауфман запретил русским представителям брать деньги. Полковник Колзаков, который в 1871 году выразил эмиру соболезнования от России в связи со смертью одного из его сыновей, также получил различные подарки, хотя отказался надеть халат поверх русского мундира. Петровский получил от бека Кермине халаты, лошадей и тоже деньги.
Неэффективность такого способа сбора информации лучше всего можно продемонстрировать на примере торговли невольниками. Несмотря на то что договор 1868 года не упоминал работорговлю, Россия не делала секрета из своего неодобрительного отношения к этой практике, повсеместно осуждаемой на Западе. Надеясь убедить Россию вернуть Самарканд, бухарский посол, который сопровождал сына эмира в Петербурге в 1869 году, заявил, что Музаффар запретил торговлю невольниками в Бухаре, чтобы угодить императору. Один из участников миссии Носовича Л.Ф. Костенко подтвердил, что невольничий рынок в столице был закрыт с 1868 года, однако он не имел возможности удостовериться в этом лично. В 1871 году Струве не нашел доказательств существования работорговли, но его свобода также была ограничена властями. В следующем году Петровский сообщил, что работорговля по-прежнему ведется по всему ханству и что он лично побывал на крупнейшем невольничьем рынке в караван-сарае на базаре в центре столицы. Секретарь американского представительства в Петербурге Евгений Шуйлер, который посетил Бухару в 1873 году, подтвердил доклад Петровского и даже купил невольника и в качестве доказательства привез его в Россию.