Из 261 237 военнопленных, о которых есть сведения, 64,2% были хлебопашцами, 10,6% — чернорабочими, 1,7% составляли рабочие фабрик и заводов, а всего крестьян и рабочих по социальному положению было 76,5%. К выходцам из среднего класса можно отнести: ремесленников — 13,3%, учителей — 0,3, учащихся — 0,4%, кадровых военных — 0,5%, служащих частных заведений — 2,2%, служащих в управлениях и общественных организациях — 1.5%, лиц свободных профессий — 1,8% — всего 20,0%. Наконец, среди попавших в плен и вернувшихся промышленников было 1,7%, торговцев — 1,8%, т. е. в целом 3,5%. Таким образом, по этим данным, социальный состав взятых в армию был следующим:
крестьяне — 64,2%
рабочие — 12,3%
средний класс — 20,0%
в т. ч. «старые»
средние слои — 13,3% (более половины среднего класса)
торгово-промышленная буржуазия — 3,5%.
Любопытны также сведения об образовании, согласно которым из 269 512 военнопленных имели низшее образование и были грамотными 77,3%. Высшее образование было у 0,2%, среднее — у 2,2%, профессиональное — 0,8%. Неграмотными было 19,5% военнопленных. Более высокий уровень грамотности в армии (по переписи 1897 г. среди мужчин населения империи грамотных было только 29,3%) можно объяснить и ростом грамотности в начале XX в., и возрастным составом находившихся в армии. Удельный вес женатых военнопленных вполне соответствовал другим, ранее приводимым, показателям периода войны, и данным переписи 1897 г. (свыше 60%). Состав пленных достаточно адекватно отражал классовую структуру общества.
Три основные проблемы в связи с военным населением возникли в стране в годы войны, привлекая внимание и правительства, и общественности, обостряя нараставший в стране социальный и политический кризис. Первая из них касалась слабого технического оснащения армии и связанных с этим больших людских потерь. В силу отставания в промышленном развитии по сравнению с передовыми странами Запада, незавершенности программ перевооружения армии накануне войны, сложностей и просчетов в мобилизации казенной и частной промышленности на нужды обороны, многочисленных сбоев и накладок в регулирующей деятельности государства, Россия оказалась по своему техническому оснащению боевыми средствами на одном из последних мест среди главных воевавших держав{528}.
В записке, поданной на имя императора Николая II в ноябре 1916 г. 28 членами Государственной думы и Государственного совета, входившими в Особое совещание по обороне государства, отмечалось, что потери армии, по имеющимся сведениям, достигли к тому времени 5500 тыс. человек и что «принцип бережливости людской жизни не был в должной мере воспринят нашей армией и не был в ней достаточно осуществлен… В армиях прочно привился иной взгляд, а именно, что при слабости наших технических сил мы должны пробивать себе путь к победе преимущественно ценою человеческой крови»{529}. Тем не менее эта линия оставалась господствующей и в дальнейшем, а число общих потерь с учетом пропавших без вести, пленных, раненых и др., вычисленных В.Г. Аврамовым по данным, сохранившимся в Главном военносанитарном управлении, составило за период войны 8,5 млн. человек, а по подсчетам В.И. Бинштока — 14 млн{530}. Безвозвратные потери России — число убитых, умерших от ран, болезней и от отравления газами, равнялись, по исчислениям Б.Ц. Урланиса, 1451 тыс. человек, а В.И. Бинштока — 1660 тыс., в то время как Германия потеряла 1796 тыс., а Великобритания 624 тыс. человек{531}.
Второй вопрос касался «непомерного разбухания тыла» за счет строевых частей. В записке начальника Штаба Верховного главнокомандующего генерала М.В. Алексеева от 16 ноября 1916 г. сообщалось: «Полевой интендант говорит, что он кормит от 5 500 000 до 60 00 000 ртов на фронте, не считая внутренних округов. Бойцов мы набираем около 2 000 000. Если таково действительно соотношение, то мы приходим к непозволительному выводу, что одного бойца обслуживают два тыловых человека. По нашей, даже тяжелой организации тыла, должен на 3–4 бойца быть один тыловой служащий… Ни одна из армий воюющих держав не имеет столь громадных тылов, как наша… наши тыловые части неуклонно увеличиваются и притом за счет фронта, за счет бойцов армии»{532}.
Первоначально проблема численности тыла и действующей армии возникла в связи с исчерпанием источников пополнения ее боевого состава. Один из таких источников военный министр генерал Д.С. Шуваев видел в сокращении ее небоевого состава, «превышающего боевой по меньшей мере в 2 раза»{533}.