Авторы выражают признательность Российскому гуманитарному научному фонду, финансовая поддержка которого обеспечила подготовку и публикацию этой книги.
Часть I.
РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ В СИСТЕМЕ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ. ОРГАНИЗАЦИЯ ОБОРОНЫ ГОСУДАРСТВА
Глава 1.
МЕЖДУ ДВУХ ВОЙН: ДИЛЕММЫ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ И ВОЕННОГО СОТРУДНИЧЕСТВА
(Д.Б. Павлов)
1. От мирового перепутья к европейскому маневрированию
Растерянность российских правящих кругов от проигрыша Японии в войне 1904–1905 гг. продолжалась недолго и скоро сменилась поиском новых направлений и приемлемых линии и модели поведения на мировой арене. Объективное положение вещей диктовало необходимость длительной передышки, чтобы залечить нанесенные войной раны и, что еще более важно, для проведения внутренних реформ, направленных на всестороннюю модернизацию страны, в том числе на восстановление ее военной мощи. По позднейшему признанию современника, крупного военного деятеля, России «необходимы были долгие годы мира и глубокая внутренняя перестройка»{122}. В противном случае стране грозил откат в разряд второстепенных держав, а в худшем варианте — и превращение в государство-аутсайдера. Таким образом, проблемы внутренней жизни России и ее международной политики как, быть может, никогда ранее, оказались теснейшим образом взаимосвязаны. Во внешнеполитическом аспекте требовавшийся тайм-аут предполагал временный отказ от имперских амбиций и переход к политике балансирования, маневрирования и уступок. Сторонником преимущественно оборонительного образа действий во внешнеполитической сфере ради возрождения «Великой России» выступил новый (с 1906 г.) премьер-министр П.А. Столыпин — всякая иная политика, полагал он, была бы «бредом ненормального правительства», способным придать силы революции, «из которой мы только начинаем выходить»{123}. Император Николай II, обескураженный дальневосточным провалом, занял выжидательную и в целом миролюбивую позицию. Великодержавная активность России оказалась скована, роль ключевого участника международной жизни временно утрачена.
В мировую политику, центром которой по-прежнему являлся Старый Свет, послевоенная Россия возвращалась, не имея цельной и взвешенной внешнеполитической концепции, которая, впрочем, разработана так и не была. Определяющим фактором системы международных отношений тех лет выступало соперничество двух европейских группировок — австро-германо-итальянского блока, оформленного еще в 1882 г. и затем дважды (в 1902 и 1912 гг.) возобновленного, с франко-британским «Сердечным согласием» (Entente Cordiale) в виде трех конвенций по колониальным делам, заключенным Парижем и Лондоном в апреле 1904 г. От активности на Дальнем Востоке Петербургу, естественно, пришлось отказаться, взамен попытавшись утвердиться на европейском театре с задачей укрепить свое пошатнувшееся международное положение и занять достойное место в «концерте» держав в условиях растущей мощи и притязаний Германии и ее союзников. Однако прежде России требовалось продемонстрировать свою «союзоспособность» с тем, чтобы расширить круг надежных зарубежных партнеров. В этом смысле сомнений не вызывала лишь Франция, оборонительный союз с которой был заключен еще в 1891–1893 гг. Сохранявшиеся противоречия, особенно на Ближнем Востоке, не портили климата доверия, который в начале XX в. доминировал во взаимоотношениях двух стран, во многом благодаря многолетним интенсивным межгосударственным и межличностным контактам, а также взаимно благожелательному общественному мнению, к тому времени уже ставшему традиционным — идея сближения сформировалась в общественном сознании России и Франции еще в середине 1880-х гг. Немаловажно и то, что Париж, являясь крупнейшим российским кредитором, в то же время нуждался в военной поддержке с востока больше, чем наоборот. Таким образом, русско-французский блок по сути являлся союзом равных{124}.
Напротив, взаимоотношения России с Великобританией и после дальневосточной войны оставались окрашены взаимными опасениями и недоверием, вызванными соперничеством двух стран на огромном пространстве от Средиземного моря до Тихого океана, особенно на Среднем Востоке. Позитивный образ Англии как страны политических свобод и широких прав личности и, в конечном счете, как идеала будущего политического и гражданского устройства конституционно-монархической России имел хождение главным образом в среде либеральной интеллигенции, в то время как военные и «правые» круги склонялись к антибританской и прогерманской ориентации, не говоря о гессенских, прусских, мекленбургских и прочих родственных влияниях при дворе. Трудный процесс освобождения Петербурга и Лондона от груза застарелых взаимных претензий и подозрений (внешнеполитические стереотипы являются одними из самых устойчивых и труднопреодолимых, утверждают специалисты по имиджелогии{125}) начался с приходом к руководству дипломатических ведомств двух стран — сэра Э. Грея (в 1905 г.) и А.П. Извольского (1906). Последний, кстати, был одним из первых русских дипломатов такого ранга, кто с помощью прессы пытался влиять на формирование внешнеполитических предпочтений своих сограждан.