Сам съезд Советов рассматривался большевиками как своего рода ширма для прикрытия действий совсем иного рода. 21 октября на заседании большевистского ЦК было решено, что тезисы о «земле, о войне, о власти» подготовит Ленин, о рабочем контроле — Милютин, о национальном вопросе — Сталин, о текущем моменте — Троцкий{2947}. Все это действительно волновало массы. Большевики намеревались отстранить Временное правительство, якобы опираясь на их требования. Для этого, как разъяснил Сталин в статье, опубликованной 24 октября в газете «Рабочий путь», осталось только «вырвать власть у корниловцев» и передать ее Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Предстояло «исправить ошибку» Февраля и заменить власть «помещиков и капиталистов» правительством «рабочих и крестьян». Противникам существующей власти рекомендовалось активизироваться с тем, чтобы передать свои требования открывающемуся на следующий день съезду Советов.
Таким образом, массам внушалось, что возможна и должна произойти своего рода мирная передача власти их представителям.
А между тем в 9 часов утра того же 24 октября ВРК уже начал рассылать большевистским комиссарам воинских частей, солдатским и матросским комитетам так называемое предписание № 1. В нем утверждалось, что большевистские газеты закрыты правительством (к тому времени газеты уже снова стали выходить), Петроградскому Совету грозит «прямая опасность» со стороны юнкеров и ударников. Чтобы не допустить «второй корниловщины», следовало привести верные части «в боевую готовность» и направить их представителей в Смольный. Всякое промедление рассматривалось как «измена» делу революции{2948}.
В большевистском руководстве царили нервозность и неразбериха. Считалось, что «Керенский выступил», а потому с утра 24 октября все руководящие большевики вызывались в Смольный, где воцарилась обстановка осажденной крепости. После сообщения представителей ВРК о происходящем ЦК большевиков дал своим представителям конкретные задания: Я.М. Свердлов должен был наблюдать за действиями правительства, А.С. Бубнов — осуществлять контроль над железными дорогами, Ф.Э. Дзержинский — над почтой и телеграфом. В.П. Милютину было поручено организовать продовольственное снабжение, А. Ломову и В.П. Ногину — держать связь с Москвой. Поскольку исход событий был далеко не ясен, предусматривалось создание дополнительного штаба в Петропавловской крепости, гарнизон которой вроде бы перешел на сторону большевиков{2949}.
Среди противников большевиков царила апатия. В 11 часов утра 24 октября Керенский отправился в Предпарламент, где, процитировав предписание № 1 ВРК, потребовал, чтобы депутаты одобрили правительственные меры по ликвидации восстания. Он утверждал, что налицо попытка «поднять чернь», сорвать Учредительное собрание и открыть фронт неприятелю{2950}. В сущности, и Керенский, и его противники пользовались одними и теми же надуманными аргументами. Но если Ленин, полагая, что «все висит на волоске», требовал «арестовать правительство»{2951}, то Керенский вечером того же 24 октября ждал санкции Предпарламента.
На заседании Предпарламента между тем продолжались дискуссии. Наконец, большинством голосов (123 против 102, 26 воздержались) была принята меньшевистско-эсеровская резолюция, предлагавшая начать мирные переговоры, окончательно передать земли в руки крестьянских земельных комитетов, создать из представителей городских самоуправлений и Советов специальный Комитет общественного спасения для борьбы с анархией и беспорядками{2952}. Фактически это был акт недоверия Временному правительству. На это Керенской раздраженно ответил, что в наставлениях не нуждается. Возможно, он рассчитывал на казаков, которые вроде бы были направлены с фронта в Петроград. Вслед за тем представители Предпарламента отправились во ВЦИК и ЦИК Советов крестьянских депутатов, где принялись пугать грядущей контрреволюцией, которая сметет и большевиков, и социалистов. «Выход» из ситуации виделся в создании «однородного» правительства из представителей всех социалистических партий{2953}. Подобные прекраснодушные пожелания объективно лишь помогли большевикам.
Ночь с 24 на 25 октября Керенский вместе с Коноваловым провел в Штабе Петроградского военного округа в безрезультатных телефонных переговорах с «верными» воинскими частями. Затем принял спонтанное решение лично выехать навстречу войскам Северного фронта, вызванным на защиту Петрограда и находившимся, как ему ошибочно думалось, в пути. На глазах у многочисленных «осаждающих» Зимний он отправился с Дворцовой площади в сторону Гатчины в собственном автомобиле, сопровождаемый машиной американского посольства, в которой разместилось пять человек, включая двух его адъютантов. Эта поездка была безнадежной{2954}.