Эти очерки — нѣсколько оптимистически окрашенная фотографія лагерной жизни. Оптимизмъ исходитъ изъ моихъ личныхъ переживаній и міроощущенія, а фотографія — оттого, что для антисовѣтски настроеннаго читателя агитація не нужна, а совѣтски настроенный — все равно ничему не повѣритъ. "И погромче насъ были витіи"... Энтузіастовъ не убавишь, а умнымъ — нужна не агитація, а фотографія. Вотъ, въ мѣру силъ моихъ, я ее и даю.
ВЪ БАРАКѢ
Представьте себѣ грубо сколоченный досчатый гробообразный ящикъ, длиной метровъ въ 50 и шириной метровъ въ 8. По серединѣ одной изъ длинныхъ сторонъ прорублена дверь. По серединѣ каждой изъ короткихъ — по окну. Больше оконъ нѣтъ. Стекла выбиты, и дыры позатыканы всякаго рода тряпьемъ. Таковъ баракъ съ внѣшней стороны.
Внутри, вдоль длинныхъ сторонъ барака, тянутся ряды сплошныхъ наръ — по два этажа съ каждой стороны. Въ концахъ барака — по желѣзной печуркѣ, изъ тѣхъ, что зовутся времянками, румынками, буржуйками — нехитрое и, кажется, единственное изобрѣтеніе эпохи военнаго коммунизма. Днемъ это изобрѣтеніе не топится вовсе, ибо предполагается, что все населеніе барака должно пребывать на работѣ. Ночью надъ этимъ изобрѣтеніемъ сушится и тлѣетъ безконечное и безымянное вшивое тряпье — все, чѣмъ только можно обмотать человѣческое тѣло, лишенное обычной человѣческой одежды.
Печурка топится всю ночь. Въ радіусѣ трехъ метровъ отъ нея нельзя стоять, въ разстояніи десяти метровъ замерзаетъ вода. Бараки сколочены наспѣхъ изъ сырыхъ сосновыхъ досокъ. Доски разсохлись, въ стѣнахъ — щели, въ одну изъ ближайшихъ къ моему ложу я свободно просовывалъ кулакъ. Щели забиваются всякаго рода тряпьемъ, но его мало, да и во время періодическихъ обысковъ ВОХР тряпье это выковыриваетъ вонъ, и вѣтеръ снова разгуливаетъ по бараку. Баракъ освѣщенъ двумя керосиновыми коптилками, долженствующими освѣщать хотя бы окрестности печурокъ. Но такъ какъ стеколъ нѣтъ, то лампочки мигаютъ этакими одинокими свѣтлячками. По вечерамъ, когда баракъ начинаетъ наполняться пришедшей съ работы мокрой толпой (баракъ въ среднемъ расчитанъ на 300 человѣкъ), эти коптилки играютъ только роль маяковъ, указующихъ иззябшему лагернику путь къ печуркѣ сквозь клубы морознаго пара и махорочнаго дыма.
Изъ мебели — на баракъ полагается два длинныхъ, метровъ по десять, стола и четыре такихъ же скамейки. Вотъ и все.
И вотъ мы, послѣ ряда приключеній и передрягъ, угнѣздились, наконецъ, на нарахъ, разложили свои рюкзаки, отнюдь не распаковывая ихъ, ибо по всему бараку шныряли урки, и смотримъ на человѣческое мѣсиво, съ криками, руганью и драками, расползающееся по темнымъ закоулкамъ барака.
Повторяю, на волѣ я видалъ бараки и похуже. Но этотъ оставилъ особо отвратительное впечатлѣніе. Бараки на подмосковныхъ торфяникахъ были на много хуже уже по одному тому, что они были семейные. Или землянки рабочихъ въ Донбассѣ. Но тамъ походишь, посмотришь, выйдешь на воздухъ, вдохнешь полной грудью и скажешь: ну-ну, вотъ тебѣ и отечество трудящихся... А здѣсь придется не смотрѣть, а жить. "Двѣ разницы"... Одно — когда зубъ болитъ у ближняго вашего, другое — когда вамъ не даетъ житья ваше дупло...
Мнѣ почему-то вспомнились пренія и комиссіи по проектированію новыхъ городовъ. Проектировался новый соціалистическій Магнитогорскъ — тоже не многимъ замѣчательнѣе ББК. Баракъ для мужчинъ, баракъ для женщинъ. Кабинки для выполненія функцій по воспроизводству соціалистической рабочей силы... Дѣти забираются и родителей знать не должны. Ну, и такъ далѣе. Я обозвалъ эти "функцій" соціалистическимъ стойломъ. Авторъ проекта небезызвѣстный Сабсовичъ, обидѣлся сильно, и я уже подготовлялся было къ значительнымъ непріятностямъ, когда въ защиту соціалистическихъ производителей выступила Крупская, и проектъ былъ объявленъ "лѣвымъ загибомъ". Или, говоря точнѣе, "лѣвацкимъ загибомъ." Коммунисты не могутъ допустить, чтобы въ этомъ мірѣ было что-нибудь, стоящее лѣвѣе ихъ. Для спасенія дѣвственности коммунистической лѣвизны пущенъ въ обращеніе терминъ "лѣвацкій". Ежели уклонъ вправо — такъ это будетъ "правый уклонъ". А ежели влѣво — такъ это будетъ уже "лѣвацкій". И причемъ, не уклонъ, а "загибъ"...
Не знаю, куда загнули въ лагерѣ: вправо или въ "лѣвацкую" сторону. Но прожить въ этакой грязи, вони, тѣснотѣ, вшахъ, холодѣ и голодѣ цѣлыхъ полгода? О, Господи!..
Мои не очень оптимистическія размышленія прервалъ чей-то пронзительный крикъ:
— Братишки... обокрали... Братишечки, помогите...
По тону слышно, что украли послѣднее. Но какъ тутъ поможешь?.. Тьма, толпа, и въ толпѣ змѣйками шныряютъ урки. Крикъ тонетъ въ общемъ шумѣ и въ заботахъ о своей собственной шкурѣ и о своемъ собственномъ мѣшкѣ... Сквозь дыры потолка на насъ мирно капаетъ тающій снѣгъ...