— А подъ арестъ не посадятъ?
— Кто васъ будетъ сажать? Такой же дядя въ очкахъ, какъ и вы? Очень мало вѣроятно. Старайтесь только не попадаться на глаза всякой такой полупочтенной и полупартійной публикѣ. Если у васъ развито совѣтское зрѣніе — вы разглядите сразу...
Совѣтское зрѣніе было у меня развито до изощренности. Это — тотъ сортъ зрѣнія, который, въ частности, позволяетъ вамъ отличить безпартійную публику отъ партійной или "полупартійной". Кто его знаетъ, какія внѣшнія отличія существуютъ у этихъ, столь неравныхъ и количественно, и юридически категорій. Можетъ быть, тутъ играетъ роль то обстоятельство, что коммунисты и иже съ ними — единственная соціальная прослойка, которая чувствуетъ себя въ Россіи, какъ у себя дома. Можетъ быть, та подозрительная, вѣчно настороженная напряженность человѣка, у котораго дѣла въ этомъ домѣ обстоятъ какъ-то очень неважно, и подозрительный нюхъ подсказываетъ въ каждомъ углу притаившагося врага... Трудно это объяснить, но это чувствуется...
На прощанье завъ даетъ намъ нѣсколько адресовъ: въ такомъ-то баракѣ живетъ группа украинскихъ профессоровъ, которые уже успѣли здѣсь окопаться и обзавестись кое-какими связями. Кромѣ того, въ Подпорожьи, въ штабѣ отдѣленія, имѣются хорошіе люди X, Y, и Z, съ которыми онъ, завъ, постарается завтра о насъ поговорить. Мы сердечно прощаемся съ завомъ и бредемъ къ себѣ въ баракъ, увязая въ снѣгу, путаясь въ обезкураживающемъ однообразіи бараковъ.
Послѣ этого сердечнаго разговора наша берлога кажется особенно гнусной...
ОБСТАНОВКА ВЪ ОБЩЕМЪ И ЦѢЛОМЪ
Изъ разговора въ складѣ мы узнали очень много весьма существенныхъ вещей. Мы находились въ Подпорожскомъ отдѣленіи ББК, но не въ самомъ Подпорожьи, а на лагерномъ пунктѣ "Погра". Сюда предполагалось свезти около 27.000 заключенныхъ. За послѣднія двѣ недѣли сюда прибыло шесть эшелоновъ, слѣдовательно, 10-12.000 народу, слѣдовательно, по всему лагпункту свирѣпствовалъ невѣроятный кабакъ и, слѣдовательно, всѣ лагерныя заведенія испытывали острую нужду во всякаго рода культурныхъ силахъ. Между тѣмъ, по лагернымъ порядкамъ всякая такая культурная сила — совершенно независимо отъ ея квалификаціи — немедленно направлялась на "общія работы", т.е. на лѣсозаготовки. Туда отправлялись, и врачи, и инженеры, и профессора. Интеллигенція всѣхъ этихъ шести эшелоновъ рубила гдѣ-то въ лѣсу дрова.
Самъ по себѣ процессъ этой рубки насъ ни въ какой степени не смущалъ. Даже больше — при нашихъ физическихъ данныхъ, лѣсныя работы для насъ были бы легче и спокойнѣе, чѣмъ трепка нервовъ въ какой-нибудь канцеляріи. Но для насъ дѣло заключалось вовсе не въ легкости или трудности работы. Дѣло заключалось въ томъ, что, попадая на общія работы, мы превращались въ безличныя единицы той "массы", съ которой совѣтская власть и совѣтскій аппаратъ никакъ не церемонится. Находясь въ "массахъ", человѣкъ попадаетъ въ тотъ конвейеръ механической и механизированной, безсмысленной и безпощадной жестокости, который дѣйствуетъ много хуже любого ГПУ. Здѣсь, въ "массѣ", человѣкъ теряетъ всякую возможность распоряжаться своей судьбой, какъ-то лавировать между зубцами этого конвейера. Попавъ на общія работы, мы находились бы подъ вѣчной угрозой переброски куда-нибудь въ совсѣмъ неподходящее для бѣгства мѣсто, разсылки насъ троихъ по разнымъ лагернымъ пунктамъ. Вообще "общія работы" таили много угрожающихъ возможностей. А разъ попавъ на нихъ, можно было бы застрять на мѣсяцы. Отъ общихъ работъ нужно было удирать — даже и путемъ весьма серьезнаго риска.
BOBA ПРИСПОСАБЛИВАЕТСЯ
Мы вернулись "домой" въ половинѣ пятаго утра. Только что успѣли улечься и обогрѣться — насъ подняли крики:
— А ну, вставай...
Было шесть часовъ утра. На дворѣ — еще ночь. Въ щели барака воетъ вѣтеръ. Лампочки еле коптятъ. Въ барачной тьмѣ начинаютъ копошиться невыспавшіеся, промершіе, голодные люди. Дежурные бѣгутъ за завтракомъ — по стакану ячменной каши на человѣка, разумѣется, безъ всякаго признака жира. Каша "сервируется" въ одномъ бачкѣ на 15 человѣкъ. Казенныхъ ложекъ нѣтъ. Надъ каждымъ бачкомъ наклоняется по десятку человѣкъ, поспѣшно запихивающихъ въ ротъ мало съѣдобную замазку и ревниво наблюдающихъ за тѣмъ, чтобы никто не съѣлъ лишней ложки. Порціи раздѣлены на глазъ, по дну бачка. За спинами этого десятка стоятъ остальные участники пиршества, взирающіе на обнажающееся дно бачка еще съ большей ревностью и еще съ большей жадностью. Это — тѣ, у кого своихъ ложекъ нѣтъ. Они ждутъ "смѣны". По бараку мечутся люди, какъ-то не попавшіе ни въ одну "артель". Они взываютъ о справедливости и объ ѣдѣ. Но взывать въ сущности не къ кому. Они остаются голодными.