Я вспоминаю страшныя московскія зимы 1928 — 1930 г. г., когда Москва — конечно, рядовая, неоффиціальная Москва — вымерзала отъ холода и вымирала отъ голода. Я жилъ подъ Москвой, въ 20 верстахъ, въ Салтыковкѣ, гдѣ живутъ многострадальные "зимогоры", для которыхъ въ Москвѣ не нашлось жилплощади. Мнѣ не нужно было ѣздить въ Москву на службу, ибо моей профессіей была литературная работа въ области спорта и туризма. Москва внушала мнѣ острое отвращеніе своей переполненностью, сутолокой, клопами, грязью. А въ Салтыковкѣ у меня была своя робинзоновская мансарда, достаточно просторная и почти полностью изолированная отъ жилищныхъ дрязгъ, подслушиванія, грудныхъ ребятъ за стѣной и вѣчныхъ примусовъ въ корридорѣ, безъ вѣчной борьбы за ухваченный кусочекъ жилплощади, безъ управдомовской слѣжки и безъ прочихъ московскихъ ароматовъ. Въ Салтыковкѣ, кромѣ того, можно было, хотя бы частично, отгораживаться отъ холода и голода.
Лѣтомъ мы собирали грибы и ловили рыбу. Осенью и зимой корчевали пни (хворостъ былъ давно подобранъ подъ метелку). Конечно, всего этого было мало, тѣмъ болѣе, что время отъ времени въ Москвѣ наступали моменты, когда ничего мало-мальски съѣдобнаго, иначе какъ по карточкамъ, нельзя было достать ни за какія деньги. По крайней мѣрѣ — легальнымъ путемъ.
Поэтому приходилось прибѣгать иногда къ весьма сложнымъ и почти всегда не весьма легальнымъ комбинаціямъ. Такъ, одну изъ самыхъ голодныхъ зимъ мы пропитались картошкой и икрой. Не какой-нибудь грибной икрой, которая по цѣнѣ около трешки за кило предлагается "кооперированнымъ трудящимся" и которой даже эти трудящіеся ѣсть не могутъ, а настоящей, живительной черной икрой, зернистой и паюсной. Хлѣба, впрочемъ, не было...
Фактъ пропитанія икрой въ теченіе цѣлой зимы цѣлаго совѣтскаго семейства могъ бы, конечно, служить иллюстраціей "безпримѣрнаго въ исторіи подъема благосостоянія массъ", но по существу дѣло обстояло прозаичнѣе.
Въ старомъ елисѣевскомъ магазинѣ на Тверской обосновался "Инснабъ", изъ котораго безхлѣбное совѣтское правительство снабжало своихъ иностранцевъ — приглашенныхъ по договорамъ иностранныхъ спеціалистовъ и разную коминтерновскую и профинтерновскую шпану помельче. Шпана покрупнѣе — снабжалась изъ кремлевскаго распредѣлителя.
Впрочемъ, это былъ періодъ, когда и для иностранцевъ уже немного оставалось. Каждый изъ нихъ получалъ персональную заборную книжку, въ которой было проставлено, сколько продуктовъ онъ можетъ получить въ мѣсяцъ. Количество это колебалось въ зависимости отъ производственной и политической цѣнности даннаго иностранца, но въ среднемъ было очень невелико. Особенно ограничена была выдача продуктовъ первой необходимости — картофеля, хлѣба, сахару и пр. И наоборотъ — икра, семга, балыки, вина и пр. — отпускались безъ ограниченій. Цѣны же на всѣ эти продукты первой и не первой необходимости были разъ въ 10-20 ниже рыночныхъ.
Русскихъ въ магазинъ не пускали вовсе. У меня же было сногсшибательное англійское пальто и "неопалимая" сигара, спеціально для особыхъ случаевъ сохранявшаяся.
И вотъ, я въ этомъ густо иностранномъ пальто и съ сигарой въ зубахъ важно шествую мимо чекиста изъ паршивенькихъ, охраняющаго этотъ съѣстной рай отъ голодныхъ совѣтскихъ глазъ. Въ первые визиты чекистъ еще пытался спросить у меня пропускъ, я величественно запускалъ руку въ карманъ и, ничего оттуда видимого не вынимая, проплывалъ мимо. Въ магазинѣ все уже было просто. Конечно, хорошо бы купить и просто хлѣба; картошка, даже и при икрѣ, все же надоѣдаетъ, но хлѣбъ строго нормированъ и безъ книжки нельзя купить ни фунта. Ну, что-жъ. Если нѣтъ хлѣба, будемъ жрать честную пролетарскую икру.
Икра здѣсь стоила 22 рубля кило. Я не думаю, чтобы Рокфеллеръ поглощалъ ее въ такихъ количествахъ... въ какихъ ее поглощала совѣтская Салтыковка. Но къ икрѣ нуженъ былъ еще и картофель.
Съ картофелемъ дѣлалось такъ. Мое образцово-показательное пальто оставлялось дома, я надѣвалъ свою видавшую самые живописные виды совѣтскую хламиду и устремлялся въ подворотни гдѣ-нибудь у Земляного Вала. Тамъ мирно и съ подозрительно честнымъ взглядомъ прохаживались подмосковныя крестьянки. Я посмотрю на нее, она посмотритъ на меня. Потомъ я пройдусь еще разъ и спрошу ее таинственнымъ шепоткомъ:
— Картошка есть?
— Какая тутъ картошка... — но глаза "спекулянтки" уже ощупываютъ меня. Ощупавъ меня взглядомъ и убѣдившись въ моей добропорядочности, "спекулянтка" задаетъ какой-нибудь довольно безсмысленный вопросъ:
— А вамъ картошки надо?..
Потомъ мы идемъ куда-нибудь въ подворотню, на задворки, гдѣ на какой-нибудь кучкѣ тряпья сидитъ мальчуганъ или дѣвченка, а подъ тряпьемъ — завѣтный, со столькими трудностями и рискомъ провезенный въ Москву мѣшочекъ съ картошкой. За картошку я плачу по 5-6 рублей кило...