Я отчаяннымъ вздохомъ захватилъ въ легкiя запасъ воздуха, мгновенно отстегнулъ и отбросилъ назадъ спинную сумку, отрывая пуговицы, сорвалъ съ себя злополучный плащъ и рванулся впередъ съ колотящимся сердцемъ и разрывающимися легкими.
Какъ я не сломалъ себe ногъ въ своихъ безумныхъ прыжкахъ черезъ буреломъ -- не могу понять... Помню только, какъ въ полуообморокe я бросился на землю метрахъ въ 30-ти, задыхаясь и хватая воздухъ открытымъ ртомъ...
Эта быстрота бeгства, да еще плотность брезента плаща, не позволившая жидкости смочить платье, -- спасли меня.
Отдышавшись, я выбралъ длинную жердь и осторожно сталъ подкрадываться къ своимъ вещамъ, заходя со стороны вeтра. Увидeвъ плащъ, опять задержалъ воздухъ въ легкихъ, подбeжалъ къ нему, зацeпилъ жердью, забросилъ на стволъ поваленнаго дерева и убeжалъ. Черезъ пять минутъ я такимъ же способомъ перевернулъ его такъ, чтобы хлоръ-пикринъ вылился изъ кармана, потомъ выудилъ сумку и провелъ цeлую ночь безъ плаща, дрожа отъ сырого холода болотнаго лeса.
Почти весь слeдующiй день я не рискнулъ одeть плащъ и тащилъ его за собой на веревкe. Только къ вечеру, провeтривъ его на вeтру и на солнышкe, я смогъ одeть его.
И вотъ теперь этотъ плащъ, едва не сдeлавшiйся для меня саваномъ, -- со мной. И когда пережитое кажется сномъ, я разворачиваю его съ изнанки, осматриваю пятно отъ ядовитой жидкости и съ понятной гордостью вглядываюсь въ слова казеннаго штампа: "Свирьлагъ ОГПУ".
ГРАНИЦА
Не могу сказать, когда я перешелъ границу. Просeкъ пришлось пересeкать много. На каждой изъ нихъ таились опасности, и мнe не было времени вглядываться, имeются ли на нихъ пограничные столбы, разставленные на километръ другъ отъ друга. {512}
Но все-таки стали замeчаться признаки чего-то новаго. Вотъ черезъ болото осушительныя канавы. Ихъ раньше не было. Но развe эти канавы не могли быть прокопаны на какомъ-нибудь "образцовомъ совхозe ОГПУ"?
Вотъ на тропинкe обрывокъ газеты. Языкъ незнакомый. Финскiй? Но вeдь, можетъ быть, это совeтская газета, изданная въ Петрозаводскe на карельскомъ языкe.
Вотъ вдали небольшое стадо овецъ. Можно ли сказать съ увeренностью, что это -- финское хозяйство только потому, что въ Карелiи я нигдe не видалъ ни одной овцы?
Или, вотъ -- старая коробка отъ папиросъ съ финской маркой. Но развe не могъ пройти здeсь совeтскiй пограничникъ, куря контрабандныя папиросы?
Словомъ, я не зналъ точно, гдe я нахожусь, и рeшилъ идти впередъ до тeхъ поръ, пока есть силы и продовольствiе и пока я не получу безспорныхъ свeдeнiй, что я уже въ Финляндiи.
Помню, свою послeднюю ночь въ лeсу я провелъ совсeмъ безъ сна -настолько были напряжены нервы. Близился моментъ, котораго я такъ страстно ждалъ столько лeтъ...
СПАСЕНЪ
Къ вечеру слeдующаго дня, пересeкая узелъ проселочныхъ дорогъ, я наткнулся на финскаго пограничника. Моментъ, когда я ясно увидeлъ его нерусскую военную форму -- былъ для меня однимъ изъ счастливeйшихъ въ моей жизни...
Я радостно бросился впередъ, совсeмъ забывъ, что представляю отнюдь не внушающую довeрiя картину: рослый парень съ измученнымъ, обросшимъ бородой лицомъ, въ набухшемъ и измятомъ плащe, обвeшанный сумками, съ толстенной палкой въ рукe. Не мудрено, что пограничникъ не понялъ изъявленiя моего дружелюбiя, и ощетинился своей винтовкой. Маленькiй и щуплый, онъ все пытался сперва словами, а потомъ движенiями винтовки заставить меня поднять руки вверхъ. Славный парень!.. Онъ, вeроятно, и до сихъ поръ не понимаетъ, почему я и не подумалъ выполнить его распоряженiя и весело смeялся, глядя на его суетливо угрожающую винтовку. Наконецъ, онъ сталъ стрeлять вверхъ, и черезъ полчаса я уже шелъ, окруженный солдатами и крестьянами, въ финскую деревню.
СРЕДИ ЛЮДЕЙ
Я не вeрилъ въ то, что Финляндiя можетъ меня выдать по требованiю совeтской власти. Я вeдь не бандитъ, не убiйца и не воръ. Я политическiй эмигрантъ, ищущiй покровительства въ странe, гдe есть свобода и право.
Но я ожидалъ недовeрiя, тюремъ, допросовъ, этаповъ -- всего того, къ чему я такъ привыкъ въ СССР. И я вeрилъ -- что это неизбeжныя, но послeднiя испытанiя въ моей жизни. {513}
Въ маленькой чистенькой деревушкe меня отвели въ баню, гдe я съ громаднымъ облегченiемъ разгрузился, вымылся и сталъ ждать очередныхъ событiй.
Много я ждалъ, но того, что со мной произошло -- я никакъ не могъ ожидать.
Въ раздeвалку бани вошелъ какой-то благодушный финнъ, потрепалъ меня по плечу, весело улыбнулся и пригласилъ жестомъ за собой.
"Въ тюрьму переводятъ. Но почему безъ вещей?" -- мелькнуло у меня въ головe.
На верандe уютнаго домика начальника охраны уже стоялъ накрытый столъ, и мои голодные глаза сразу же замeтили, какъ много вкуснаго на этомъ столe. А послeднiе дни я шелъ уже на половинномъ пайкe -- пайкe "бeглеца".
Я отвернулся и вздохнулъ...
Къ моему искреннему удивленiю, меня повели именно къ этому столу и любезно пригласили сeсть. Хозяйка дома, говорившая по русски, принялась угощать меня невиданно вкусными вещами. За столомъ сидeло нисколько мужчинъ, дамъ и дeтей. Всe улыбались мнe, пожимали руку, говорили непонятныя уму, но такiя понятныя сердцу ласковыя слова, и никто не намекнулъ ни интонацiей, ни движенiемъ, что я арестантъ, неизвeстный, подозрительный бeглецъ, можетъ быть, преступникъ...
Все это хорошее человeческое отношенiе, все это вниманiе, тепло и ласка потрясло меня. Какой контрастъ съ тeмъ, къ чему я привыкъ тамъ, въ СССР, гдe homo homini lupus est.
А вотъ здeсь я -- человeкъ внe закона, нарушившiй неприкосновенность чужой границы, подозрительный незнакомецъ съ опухшимъ, исцарапаннымъ лицомъ, въ рваномъ платьe -- я вотъ нахожусь не въ тюрьмe, подъ охраной штыковъ, а въ домe начальника охраны, среди его семьи... Я для нихъ прежде всего -человeкъ...
Сотрясенный этими мыслями и растроганный атмосферой вниманiя и ласки, я почувствовалъ всeмъ сердцемъ, что я, дeйствительно, попалъ въ иной мiръ, не только географически и политически отличающiйся отъ совeтскаго, но и духовно дiаметрально противоположный -- мiръ человeчности и покоя... Хорошо, что мои очки не дали хозяевамъ замeтить влажность моихъ глазъ. Какъ бы смогъ объяснить имъ я это чувство растроганнаго сердца, отогрeвающагося отъ своего ожесточенiя въ этой атмосферe ласки?