И вотъ, передо мною, покуривая мою махорку и густо сплевывая на раскаленную печку, сидитъ представитель вновь открываемаго мною мiра -- мiра профессiональныхъ бандитовъ, выросшаго и вырастающаго изъ великой дeтской безпризорности...
На немъ, этомъ "представителe", только рваный пиджачишко (рубашка была пропита въ тюрьмe, какъ онъ мнe объяснилъ), причемъ, пиджачишко этотъ еще недавно былъ, видимо, достаточно шикарнымъ. Отъ печки пышетъ жаромъ, въ спину сквозь щели вагона дуетъ ледяной январьскiй вeтеръ, но уркe и на жару, и на холодъ наплевать... Вспоминается анекдотъ о безпризорникe, котораго по ошибкe всунули въ печь крематорiя, а дверцы забыли закрыть. Изъ огненнаго пекла раздался пропитый голосъ:
-- Закрой, стерьва, дуетъ...
Еще съ десятокъ урокъ, такихъ же не то чтобы оборванныхъ, а просто полуодeтыхъ, валяются на дырявомъ промерзломъ полу около печки, лeниво подбрасываютъ въ нее дрова, курятъ мою махорку и снабжаютъ меня информацiей о лагерe, пересыпанной совершенно несусвeтимымъ сквернословiемъ... Что боцмана добраго стараго времени! Грудные ребята эти боцмана съ ихъ "морскими терминами", по сравненiю съ самымъ желторотымъ уркой...
Нужно сказать честно, что никогда я не затрачивалъ свой капиталъ съ такой сумасшедшей прибылью, съ какой я затратилъ червонецъ, прокуренный урками въ эту ночь... Мужики гдe-то подъ нарами сбились въ кучу, зарывшись въ свои лохмотья. Рабочiй классъ храпитъ наверху... Я выспался днемъ. Урки не спятъ вторыя сутки, и не видно, чтобы ихъ тянуло ко сну. И передо мною разворачивается "учебный фильмъ" изъ лагернаго быта, со всей безпощадностью лагернаго житья, со всeмъ лагернымъ "блатомъ", административной структурой, разстрeлами, "зачетами", "довeсками", пайками, жульничествомъ, грабежами, охраной, тюрьмами и прочимъ, и прочимъ. Борисъ, отмахиваясь отъ клубовъ махорки, проводитъ параллели между Соловками, въ которыхъ онъ просидeлъ три года, и современнымъ лагеремъ, гдe ему предстоитъ {53} просидeть... вeроятно, очень немного... На полупонятномъ мнe блатномъ жаргонe разсказываются безконечныя воровскiя исторiи, пересыпаемыя необычайно вонючими непристойностями...
-- А вотъ въ Кiевe, подъ самый новый годъ -- вотъ была исторiя, -начинаетъ какой-то урка лeтъ семнадцати. -- Сунулся я въ квартирку одну -замокъ пустяковый былъ. Гляжу -- комнатенка, въ комнатенкe -- канапа, а на канапe -- узелокъ съ пальтомъ -- хорошее пальто, буржуйское. Ну, дeло было днемъ -- много не заберешь. Я за узелокъ -- и ходу. Иду, иду. А въ узелкe что-то шевелится. Какъ я погляжу -- а тамъ ребеночекъ. Спитъ, сукинъ сынъ. Смотрю кругомъ -- никого нeтъ. Я это пальто на себя, а ребеночка подъ заборъ, въ кусты, подъ снeгъ.
-- Ну, а какъ же ребенокъ-то? -- спрашиваетъ Борисъ...
Столь наивный вопросъ уркe, видимо, и въ голову ни разу не приходилъ.
-- А чортъ его знаетъ, -- сказалъ онъ равнодушно. -- Не я его дeлалъ. -- Урка загнулъ особенно изысканную непристойность, и вся орава заржала.
Финки, фомки, "всадилъ", "кишки выпустилъ", малины, "шалманы", рeдкая по жестокости и изобрeтательности месть, поджоги, проститутки, пьянство, кокаинизмъ, морфинизмъ... Вотъ она эта "ликвидированная безпризорность", вотъ она эта армiя, оперирующая въ тылахъ соцiалистическаго фронта -- "отъ финскихъ хладныхъ скалъ до пламенной Колхиды."
Изъ всeхъ человeческихъ чувствъ у нихъ, видимо, осталось только одно -солидарность волчьей стаи, съ дeтства выкинутой изъ всякаго человeческаго общества. Едва ли какая-либо другая страна и другая эпоха можетъ похвастаться наличiемъ миллiонной армiи людей, оторванныхъ отъ всякой соцiальной базы, лишенныхъ всякаго соцiальнаго чувства, всякой морали.
Значительно позже, въ лагерe, я пытался подсчитать -- какова же, хоть приблизительно, численность этой армiи или, по крайней мeрe, той ея части, которая находится въ лагеряхъ. Въ ББК ихъ было около 15%. Если взять такое же процентное отношенiе для всего "лагернаго населенiя" Совeтской Россiи, -получится что-то отъ 750.000 до 1 500.000, -- конечно, цифра, какъ говорятъ въ СССР, "сугубо орiентировочная"... А сколько этихъ людей оперируетъ на волe?
Не знаю.
И что станетъ съ этой армiей дeлать будущая Россiя?
Тоже -- не знаю...
ЭТАПЪ КАКЪ ТАКОВОЙ
Помимо жестокостей планомeрныхъ, такъ сказать, "классово-цeлеустремленныхъ", совeтская страна захлебывается еще отъ дикаго потока жестокостей совершенно безцeльныхъ, никому не нужныхъ, никуда не "устремленныхъ". Растутъ они, эти жестокости, изъ того несусвeтимаго совeтскаго кабака, зигзаги котораго предусмотрeть вообще невозможно, который, на ряду съ самой суровой {54} отвeтственностью по закону, создаетъ полнeйшую безотвeтственность на практикe (и, конечно и наоборотъ), наряду съ оффицiальной плановостью организуетъ полнeйшiй хаосъ, наряду со статистикой -- абсолютную неразбериху. Я совершенно увeренъ въ томъ, что реальной величины, напримeръ, посeвной площади въ Россiи не знаетъ никто -- не знаетъ этого ни Сталинъ, ни политбюро и ни ЦСУ, вообще никто не знаетъ -- ибо уже и низовая колхозная цифра рождается въ колхозномъ кабакe, проходитъ кабаки уeзднаго, областного и республиканскаго масштаба и теряетъ всякое соотвeтствiе съ реальностью... Что ужъ тамъ съ ней сдeлаютъ въ московскомъ кабакe -- это дeло шестнадцатое. Въ Москвe въ большинствe случаевъ цифры не суммируютъ, а высасываютъ... Съ цифровымъ кабакомъ, который оплачивается человeческими жизнями, мнe потомъ пришлось встрeтиться въ лагерe. По дорогe же въ лагерь свирeпствовалъ кабакъ просто -- безъ статистики и безъ всякаго смысла...
Само собой разумeется, что для ГПУ не было рeшительно никакого расчета, отправляя рабочую силу въ лагеря, обставлять перевозку эту такъ, чтобы эта рабочая сила прибывала на мeсто работы въ состоянiи крайняго истощенiя. Практически же дeло обстояло именно такъ.
По положенiю этапники должны были получать въ дорогe по 600 гр. хлeба въ день, сколько то тамъ граммъ селедки, по куску сахару и кипятокъ. Горячей пищи не полагалось вовсе, и зимой, при длительныхъ -- недeлями и мeсяцами -переeздахъ въ слишкомъ плохо отапливаемыхъ и слишкомъ хорошо "вентилируемыхъ" теплушкахъ, -- этапы несли огромныя потери и больными, и умершими, и просто страшнымъ ослабленiемъ тeхъ, кому удалось и не заболeть, и не помереть... Допустимъ, что общiя для всей страны "продовольственныя затрудненiя" лимитровали количество и качество пищи, помимо, такъ сказать, доброй воли ГПУ. Но почему насъ морили жаждой?