-- Сказано въ Писанiи -- не искушай Господа Бога твоего всуе: на Миколу Угодника мы переправъ больше устраивать не будемъ.
-- Не стоитъ, -- согласился Юра, -- ну его...
Въ этотъ день мы постарались сдeлать очень много верстъ... Вотъ такъ и шли дни за днями... Десятый, одиннадцатый, двeнадцатый. Ночь -- въ холодной сырости или подъ дождемъ, днемъ -- безмeрная усталость отъ переходовъ черезъ болота и засeки, все время -- звeриная настороженность къ каждому шороху и ощущенiе абсолютной отрeзанности всякихъ путей назадъ... И -- ничего похожаго на границу... Мы пересeкали многочисленныя просeки, прорубленныя большевиками сквозь карельскую тайгу, осматривали вкопанные то тамъ, то здeсь столбики, натыкались на таинственныя палки, вбитыя въ землю: одна сторона палки отесана и на ней химическимъ карандашомъ таинственная надпись: "команда помвзвода Иванова семь человeкъ прошла 8/8 7 ч. 40 м. Держимъ С.-З., слeдовъ нeтъ"...
Чьихъ слeдовъ искала эта команда? Мы круто сворачивали съ нашего маршрута и усиленными переходами выбирались изъ района, оцeпленнаго этими таинственными палками... Раза четыре намъ уже казалось, что мы перешли границу: натыкались на столбы, на одной сторонe которыхъ давно уже заросъ мхомъ грубо вырeзанный русскiй двуглавый орелъ, на другой -- финскiй левъ. Я предполагалъ, что это -- старая граница Россiи и Финляндiи, новая же граница повторяетъ почти всe очертанiя старой... Но проходилъ день-другой -- снова шли столбики съ буквами П К или съ таинственными письменами какого-то очередного комвзвода...
Началось нeчто вродe галлюцинацiй... Однажды вечеромъ, когда мы укладывались спать подъ срeзанное одeяло изъ влажнаго мха, Юра приподнялся, прислушался и сказалъ:
-- Послушай, Ва, по моему -- поeздъ...
Я прислушался. Откуда-то издалека, съ запада, доносился совершенно отчетливый стукъ колесъ по стыкамъ рельсъ: та-та-та, та-та-та... Откуда здeсь можетъ быть желeзная дорога? Если бы стукъ доносился съ востока, мы могли бы предположить почти невeроятную, но все же теоретически возможную вещь, что мы путали, путали и возвращаемся все къ той же Мурманской желeзной дорогe: со многими бeглецами это случалось. Но съ запада? Ближайшая финляндская дорога отстояла на 150 километровъ отъ границы -- такого пространства мы не могли пройти по финской территорiи, не замeтивъ этого. Но, можетъ быть, за послeднiе годы тамъ построена какая-нибудь новая вeтка? {474}
Стоило сдeлать надъ собой усилiе воли, и стукъ колесъ превращался въ своеобразно ритмическiй шумъ сосенъ. Стоило на минуту ослабить это усилiе, и стукъ колесъ доносился такъ ясно, такъ соблазнительно и такъ убeдительно.
Эти полугаллюцинацiи преслeдовали насъ до самой Финляндiи. И съ каждой ночью все навязчивeе и навязчивeе...
Когда я разрабатывалъ нашъ маршрутъ, я расчитывалъ въ среднемъ восемь дней ходьбы: по воздушной линiи намъ нужно было покрыть 125 километровъ. При нашей тренировкe по хорошей дорогe мы могли бы продeлать эту дистанцiю въ двое сутокъ. О "хорошей дорогe" и рeчи быть не могло -- я взялъ восемь сутокъ. Юра велъ дневникъ нашего перехода, безъ дневника мы совсeмъ сбились бы со счета времени. И вотъ: прошло восемь дней и десять и двeнадцать -- все тотъ же перепутанный сухими вeтвями буреломъ на вершинахъ хребтовъ, все тe же болота, озера и протоки... Мысль о томъ, что мы запутались, все назойливeе и назойливeе лeзла въ голову. Сильно сбиться съ направленiя мы не могли. Но мы могли завернуть на сeверъ, въ обходъ Поросозера, и тогда, значитъ, мы идемъ приблизительно параллельно границe, которая въ этомъ мeстe заворачиваетъ на сeверо западъ... И тогда мы рискуемъ очень непрiятными встрeчами... Утeшалъ нашъ огромный запасъ продовольствiя: съ такимъ запасомъ мы долго еще могли идти, не страшась голода. Утeшало и оптимистическое настроенiе Юры, которое портилось развe только подъ очень сильнымъ дождемъ и то, когда этотъ дождь лилъ ночью... Мы все продолжали идти по пустынe, лишь два раза натолкнувшись на близость населенныхъ пунктовъ и одинъ разъ натолкнувшись на пунктъ уже ненаселенный...
Нашъ дневной привалъ мы провели на берегу совсeмъ очаровательнаго озера, въ камышахъ. Отойдя съ привала, мы увидeли на берегу озера развалившiеся деревянные мостки и привязанную къ этимъ мосткамъ полузатонувшую и полуистлeвшую лодку. Въ лодкe были весла -- какъ будто кто-то бросилъ ее только вчера... Никакихъ путныхъ теорiй мы на этотъ счетъ изобрeсти не смогли. И вотъ въ пяти минутахъ ходьбы отъ озера, продираясь сквозь чащу молодого кустарника, березокъ и прочаго, я натолкнулся лицомъ къ лицу на какую-то бревенчатую стeну. Стeна оказалась избой. Мы обошли ее кругомъ. Изба еще стояла прочно, но все кругомъ заросло буйной лeсной порослью. Вошли въ дверь. Изба была пуста, на полкахъ стояли какiе-то горшки. Все было покрыто пылью и плeсенью, сквозь щели пола проросла трава. Отъ избы вeяло сыростью и могилой. Мы вышли обратно. Оказалось, что изба эта не одна. Въ нeсколькихъ десяткахъ метровъ, надъ зеленью поросли, виднeлись еще полдесятка крышъ. Я сказалъ Юрe, что это, повидимому, раскулаченная деревня. Юра подалъ совeтъ обойти ее -- можетъ быть, найдемъ что-нибудь вродe оружiя. Мы прошли по избамъ, такимъ же запустeлымъ, какъ и первая. Въ нихъ не было ничего, кромe заплeсневeлыхъ горшковъ, переломанной деревенской мебели, полусгнившихъ остатковъ одежды и {475} постелей. Въ одной избe мы, правда, нашли человeческiй скелетъ, и это отбило всякую охоту къ дальнeйшимъ поискамъ...
Подавленные и нeсколько растерянные, мы вышли изъ этой заново отвоеванной лeсомъ деревни... Метрахъ въ ста отъ нея подымался гранитный обрывъ хребта, на который намъ предстояло взбираться. Пошли вдоль обрыва въ поискахъ наиболeе подходящаго мeста для подъема. У подножья обрыва стлались каменныя розсыпи, на которыхъ даже травка не росла -- только чахлый карельскiй мохъ покрывалъ камни своимъ сeро-зеленымъ узоромъ. Юра шелъ впереди. Какъ-то неожиданно онъ сталъ, какъ вкопанный, и тихо выругался. У подножья обрыва лежала куча костей, среди которыхъ скалили свои зубы восемь человeческихъ череповъ.
-- А вотъ тебe и слeды отъ пуль, -- сказалъ Юра.
На высотe человeческой головы въ скалe было около десятка глубокихъ щербинъ... Картина раскулаченной карельской деревушки получила свой заключительный штрихъ... Мы обошли груду костей и молча двинулись дальше. Часа черезъ два ходьбы Юра сказалъ:
-- Давно уже нужно было драпануть...
-- Давно уже и пробуемъ...
Юра передернулъ плечами...
___
Границу мы, повидимому, перешли яснымъ августовскимъ утромъ. Довольно высокiй хребетъ обрывался на сeверe крутымъ спускомъ къ озеру, по гребню хребта шла, довольно основательно протоптанная тропинка. Натолкнувшись на нее, мы быстро свернули въ кусты. Въ концe тропинки Юра успeлъ замeтить массивный каменный столбъ; я этого столба не замeтилъ. Внизу, на западъ отъ хребта, разстилалось поросшее мелкимъ кустарникомъ болотце, и по болотцу протекала обычная рeчушка, въ плывучихъ берегахъ, метровъ восемь ширины. Принимая во вниманiе наличiе тропинки и, вeроятно, пограничныхъ патрулей, нужно было дeйствовать стремительно и быстро. Я почти на ходу раздeлся, переплылъ; Юра сталъ перекидывать наши вещи, завернулъ мои сапоги въ рубаху и брюки и во что-то еще и этакимъ дискоболомъ метнулъ этотъ узелокъ ко мнe. Свертокъ на лету раскрылся парашютомъ, и все содержимое его плюхнулось въ воду. Все, кромe сапогъ, мы успeли вытащить. Сапоги пошли ко дну. Ругался я сильно. Хорошо еще, что были запасные футбольные ботинки...
Откуда-то съ юга, съ вершины гребня, хлопнулъ выстрeлъ, и мы, недоодeвшись и недоругавшись, въ полуголомъ видe бросились по болоту на западъ. Хлопнуло еще два выстрeла, но лeсистый берегъ былъ близко, и мы кинулись въ чащу. Тамъ закончили нашъ туалетъ, сообразили, что преслeдованiе можетъ быть не такъ скоро, и пошли дальше, опять перемазывая подошвы нашими снадобьями.
Никакого преслeдованiя мы не замeтили -- вeроятно, мы уже были по буржуазную сторону границы. {476}
Часа черезъ три ходьбы я замeтилъ въ травe кусокъ какой-то рыжей бумаги. Поднялъ. Бумага оказалась кулькомъ -- двойнымъ кулькомъ изъ крeпкой проклеенной бумаги, какой въ совeтской Россiи и въ заводe нeтъ. Кулекъ былъ подвергнуть изслeдованiю по методу Шерлока Хольмса. Изъ него были извлечены крошки бeлаго хлeба -- явственно буржуазнаго. Края кулька были когда-то склеены полоской бeлой бумаги. На кулькe виднeлся слeдъ когда-то перевязывавшаго его шпагата -- въ буржуазномъ происхожденiи этого кулька не было никакого сомнeнiя.