Однако ещё же один вид власти мы до сих пор не назвали: денежную власть, а она выступает помогущественней власти прямого приказа и Указа. По мудрости нашей «приватизации» почти за бесценок и выращивания коммерческих банков за счёт государственной казны у нас выросла самая решающая из властей. На вершине её — группа ведущих банкиров, которая так и шутит: «Бросаем жребий: кому теперь идти в правительство». Об этой капиталократии не раз прямым текстом заявлял Б. Березовский: «У НАС — ВЛАСТЬ КАПИТАЛА».
И он — на пороге того, что прав. Отныне без поддержки мощного капитала (а часто — и мафиозного, воровского) никто у нас, при нынешнем режиме, уже не доберётся до вершин власти — так что приходится пока отказаться от надежд на благоприятный для народа исход во всеобщих выборах…
Всему тому поучительный пример явила знаменательная президентская избирательная кампания 1996 года. В ней грозно (ошибочно) замаячила опасность, что коммунисты вернутся в России ко власти.
Кампания развернулась с марта — и уже в апреле публично явлена была нам трусливая выступка Тринадцати банкиров. Нескрываемый страх за нажитое богатство родил у них блистательную идею: демократия — это очень хорошо, но — не надо всеобщих выборов! пусть демократы и коммунисты примирятся на каком-нибудь компромиссе, а иначе мы применим свои рычаги, мы и прессу повернём, как нам надо. Чуть позже проступила Семибанкирщина, напрямую сговорившаяся контролировать высшую власть над Россией. (Почти 50 % экономики России — уже в их руках (Financial Times, 1.11.1996), а будет и больше. По самым новейшим данным («Независимая газета», 11.3.1998, с. 3) — 15 крупнейших компаний и банков контролируют 70 % экономики страны.)
На самом деле сей вариант с коммуно-демократическим примирением был у банкиров лишь запасной. А за кулисами, как год спустя мы узнали от говорливого Березовского, уже сжималась железно-золотая сцепка «молодого русского капитала» с молодыми звёздами олигархической бюрократии: во что бы то ни стало провести своего президента! И это им, правда не без труда, удалось. И они победно ликовали.
Ибо они лишены исторического чувства, в ошеломлении от своего неожиданного сверхбогатства надменно уверенные быть вершителями России отныне и во веки веков. И бесплодно было бы теперь воззвать к их — да их, да таких! — совести…
Но ещё никто земной не умел предсказывать все неожиданные ходы Истории.
Весь 1995 год напряжённо отделывались, изукрашивались по высшей царской мерке кремлёвские апартаменты — не для того же, чтобы вскоре попасть под превратности демократического переизбрания? Надо же было беспечно плыть до этого рубежа, чтобы тут броситься в проверенные стандарты американского избирательства, показа кандидата — и каждая тут черта в его изламываньях обещала нам мудрый государственный смысл. И притом пойманный выкрад полумиллиона наличных долларов (!) не был сочтён прокуратурой ни даже малейшим проступком. (А сколько таких выкрадов прошло без перехвата?) И, в отличие от Штатов, все телевизионные каналы как один многочасно славили лишь одного излюбленного кандидата. Достигла Россия вершин свободы! И, в отличие же от отставших западных демократий, слышали мы успокоения отечески монаршим тоном, что уже есть на примете и наследник (республиканский?) 2000 года, и даже не один: они, наследники, уже «бурно растут» (9.6.96). И ещё на поддержку съехались (17.5.96) все президенты СНГ для трёхкратного лобызания с привычным, удобным коллегой. И сама вся Большая Семёрка дружно поддержала наиприемлемого для себя руководителя России. И даже предсмертное состояние его, перед вторым туром, было успешно скрыто от избирателей, для надёжности.
Кажется, своим распоясанным поведением и распорядительством эта правящая группа в короткие годы сделала всё, чтобы склонить миллионы людей востосковать об утраченном коммунизме. (Вздохи об утерянном «коммунистическом счастьи» возникают или у тех, кого прямо не коснулись многомиллионные свирепые уничтожения большевицких десятилетий, или у тех, кто никогда не осмыслил своей тогдашней обокраденной, жалко покорной жизни.) Но не у меньших миллионов действовал и устоявшийся страх перед тучей возврата коммунистов. И тем парализован был всякий возможный содержательный смысл тех выборов. Весь выбор стёкся: коммунисты или не коммунисты? (За единственный разумный выход, в чём я был уверен и предлагал тогда, — против обоих, чтобы выборы, согласно правилам, отложились бы, кандидаты или бы сменились, или вынуждены были проаргументировать свою политику, прошлую и будущую, — так проголосовало лишь 5 %).