– Почему же вы говорили нам, что никогда прежде не вели дел? Где же вы были раньше?
Они никак не могли поверить, что это мое первое дело.
Два дня спустя, когда я вернулся в Петербург и зашел в адвокатский отдел при суде (нечто вроде адвокатского клуба), коллеги встретили меня словами:
– Замечательно, просто замечательно! Поздравляем!
Я спросил:
– О чем вы?
– Не притворяйтесь, будто не знаете! О вашей речи в Ревеле нам рассказывают по телефону, пишут в местных газетах!
Так состоялся мой дебют адвоката и политического оратора. Без ложной скромности могу сказать, что мой талант оратора получил признание. Могу добавить, что никогда не сочинял свои речи заранее и не репетировал их.
После ревельского процесса на меня посыпались дела. Вплоть до моего избрания в Думу осенью 1912 г. я редко бывал в Петербурге. Работа гнала меня в провинцию, и я ознакомился со всей страной, от Иркутска до Риги, от Петербурга до туркестанского Маргелана; бывал я и на Кавказе, на Волге и в Сибири.
Не все политические дела велись юристами, входившими в организованные группы политических адвокатов, – иногда обвиняемый мог позволить себе лично выбрать защитника. Политическими делами занимался ряд блестящих уголовных адвокатов того времени, в том числе Андриевский, Карабчевский и Грузенберг из Петербурга, а также Маклаков, Муравьев, Ледницкий и Тесленко из Москвы. Но во всех крупных русских городах имелись особые группы политических адвокатов, наподобие той, в которую входил я, и они оказывали юридическую помощь крестьянам, фабричным рабочим и прочим людям, которые были не в состоянии оплатить расходы на защиту. У нас не было ни устава, ни формального членства. Согласно неформальному соглашению, наши гонорары ограничивались стоимостью проезда во втором классе и суточными в размере 10 рублей. Более пожилые и признанные адвокаты из нашего числа брались за такие символически оплачиваемые дела гораздо реже, чем молодые юристы. Наша деятельность требовала глубокого сочувствия к обвиняемым и ясного осознания политического значения таких процессов. Именно к такой работе я и стремился.
Репрессии, последовавшие за революцией 1905 г., продолжались с конца 1906 г. до начала 1909 г. После того как карательные экспедиции подавили крестьянские и прочие восстания, началась охота за остатками революционных организаций – за бандами, как их называли власти. Жертв этой охоты передавали в военные трибуналы. Проводилась кампания систематического судебного террора, не только аморальная, но и бессмысленная, поскольку революционная волна уже отступала и люди возвращались к обычной повседневной жизни. Беда в том, что власти не могли забыть событий 1905–1906 гг. и не хотели, чтобы общественность тоже об этом забыла.
Юридическая гарантия прав подсудимых не соблюдалась в специально созданных военных трибуналах, учрежденных Столыпиным 19 августа 1906 г.[26] Их создание вызвало в стране такую бурю негодования, что Столыпин даже не ознакомил со своим нововведением Думу, как обязан был сделать согласно закону в течение двух месяцев после ее созыва.
Многие политические дела рассматривались в окружных военных трибуналах. Главным военным прокурором в то время был генерал Павлов, безжалостный человек, требовавший, чтобы судьи исполняли свой «долг», не обращая никакого внимания на аргументы защиты. Но его век оказался недолгим. Ожидая покушений на свою жизнь, Павлов принимал всевозможные предосторожности. Он никогда не покидал здания Главного военного суда, где у него имелась квартира с садом, окруженным высоким забором. В этом-то саду его и убили террористы.
Из числа военных судей в прибалтийских провинциях особенно выделялся некий генерал Кошелев, прославившийся своей патологической жестокостью. Он был садистом и имел привычку рассматривать порнографические открытки во время слушания тех дел, в которых обвиняемым грозила смертная казнь. В конце 1906 – начале 1907 г. он председательствовал на так называемом процессе «Тукумской республики» в Риге, на котором я был одним из защитников. Во время восстания в Тукумсе в 1905 г. было убито 15 драгун. На процессе очень быстро выяснилось, что Кошелев заинтересован не в установлении истины, а только в том, чтобы отобрать 15 обвиняемых, повесить их и тем самым отомстить за убитых драгун. И эти 15 человек были казнены.
Согласно правилам судье в военном суде всегда помогали четыре полковника, с которыми он консультировался. Предполагалось, что эти полковники, избиравшиеся по очереди из состава местного гарнизона, сыграют роль независимого жюри. Однако в прибалтийских губерниях военные власти нарушали и дух, и букву этого правила, назначая постоянными членами трибунала двух самых послушных офицеров, чтобы они сопровождали судью на всех процессах, которые он вел в Прибалтике.