Несколько факторов заставляли Черняева спешить с повторным штурмом, не дожидаясь значительного усиления вверенных ему войск. Из Ташкента от представителей русской партии (их в городе оставалось немало даже после бегства до трех тысяч сторонников пророссийской ориентации вслед за первым неудачным штурмом осенью 1864 г.) постоянно поступали сведения об активной подготовке Ташкентского гарнизона к осаде и штурму. Во-вторых, бухарский эмир, не отказавшийся от притязаний на Ташкент, готовился к походу сначала в Ферганскую долину, а потом и на Ташкент; в-третьих, новый генерал-губернатор Оренбургского края собирался в августе прибыть в Туркестанскую область, а до того ничего не предпринимать против Ташкента. «Ясно, что генералу Черняеву, – замечает М.А. Терентьев, – расчетливее было бы отложить военные действия до приезда главного начальника и его приближенных, мечтавших об увеселительной поездке в степь осенью «по холодку», без особых неприятностей и с верным расчетом на Георгия (орден Святого Георгия. – Е. Г.). но Черняев не хотел делиться славой, а его ближайшие помощники и сами очень уважали святого великомученика и победоносца. На товарищеских советах решено было Крыжановского не ждать»[119]. Такое суждение историка основывается на письмах Черняева и людей из его окружения. Один из офицеров черняевского отряда полковник Качалов писал своему адресату, что, появившись в Средней Азии, Крыжановский «вздумает повести сам войска к Ташкенту, овладеет им, получит графа, а мы, трудящиеся, тут останемся в дураках»[120].
Итак, весной 1865 г. Михаил Григорьевич начал подготовку к новому походу на Ташкент. Не терял времени, как уже говорилось, и правитель Кокандского ханства при малолетнем хане мулла Алимкул. Он организовал преследование тех, кто сочувствовал русским, таких людей искали его шпионы; обвиненных в симпатиях к России казнили, их дома разрушались. О том, что творилось весной того далекого года в Ташкенте, свидетельствует очевидец Мухаммед Селих Кори Ташкенди, оставивший нам свои воспоминания. Другие подобные источники исследователям неизвестны; эта рукопись ценна и тем, что ее автор не принадлежал к «русской партии», то есть может считаться достаточно объективным свидетелем.
Мухаммед Селих рассказывает о жестокой казни человека, заподозренного в симпатиях к русским. «Тотчас же связали Ниязу Алибию руки и ноги и расстреляли его из пушки так, что тело кусками упало на землю. Каждую часть тела убитого расстреливали с криками, что он [бий] опозорил всю Дешт-и-Кипчак[121], что он продался русским. Сыновья же Нияза-Алибия, все 11, стояли тут же, и они после этой казни сразу бежали к русским»[122]. Жестокости Алимкула имели результат противоположный ожидаемому – «убежали к русским»; так что Черняев еще не успел выступить из Чимкента, а число его сторонников в Ташкенте продолжало расти.
26 апреля 1865 г. начался второй ташкентский поход М.Г. Черняева. В его распоряжении находился отряд русских войск общей численностью 1951 человек (9,5 роты) при 12 орудиях. С этой вооруженной силой он двинулся покорять самый большой город Средней Азии.
Строго говоря, он действовал по собственному почину – никакого, ни письменного, ни устного приказа от вышестоящего начальства он не имел. Как же мог генерал армии, известной в Европе своей дисциплинированностью (еще недавно ее муштровал Николай I, да и его преемник был тех же правил), затеять самодеятельную военную экспедицию? На этот счет имеется загадочное объяснение генерал-майора Генерального штаба Д.И. Романовского, того, кто скоро сменит Черняева на посту военного губернатора Туркестанской области: «Не одобряя предположений генерала Черняева относительно занятия Ташкента, правительство, однако, не считало удобным слишком стеснять этого главного распорядителя на месте, на личной ответственности которого была оборона края, в то время совершенно неведомого»[123].
Это объяснение подтверждает догадку о сговоре Царя и его военного министра за спиной А.М. Горчакова. Из Петербурга поступали некие слабые сигналы, похожие на подмигивание, которые Черняев уловил и правильно понял. Сам он объяснил свой внезапный выход с войском из Чимкента происками бухарского правителя:
«Войска бухарского эмира, собранные в Самарканде уже несколько месяцев тому назад, стали стягиваться с Ура-Тюбе, а передовые из них двинулись далее в пределы Кокандского ханства.
121
Дешт-и-Кипчак – Кипчакская степь, то есть степные пространства к северу от реки Сырдарьи, населенные тюркоязычными кочевниками, чья племенная верхушка контролировала города и другие поселения Кокандского ханства.