Это отступление было типичным для многих подобных отступлений в июне 1941 г. Немцы полностью господствовали в воздухе, и потери от бомбежек были очень велики. Кроме того, диверсанты всячески тормозили отступление советских войск, взрывая мосты. «Вражеской авиацией и диверсионными группами были выведены из строя узлы и линии связи. Радиостанций в штабах не хватало, да и пользоваться ими мы еще не привыкли… Приказы и распоряжения доходили до исполнителей с опозданием или не доходили вовсе… Связь с соседями нередко отсутствовала, причем зачастую никто и не стремился ее устанавливать. Противник, пользуясь этим, просачивался в тыл наших подразделений, нападал на штабы частей… Несмотря на господство противника в воздухе, плохо соблюдались меры маскировки на маршах. Часто на узких дорогах образовывались скопления войск, автомашин, артиллерийских орудий, походных кухонь. По таким «пробкам» фашистские самолеты наносили весьма чувствительные удары… Были случаи, когда бойцы не рыли окопов… из-за нехватки шанцевого инструмента. Положение с шанцевым инструментом было так плохо, что в некоторых подразделениях солдаты пользовались вместо лопат касками».
Все же, несмотря на ужасные потери, понесенные советскими войсками, боевой дух оставался довольно высоким. «Было бы ошибкой утверждать, - пишет Федюнинский, что в частях корпуса вовсе не имелось случаев малодушия и трусости. Но встречались они довольно редко, а главное, их удавалось преодолевать прежде всего огромной силой воздействия здорового, боеспособного коллектива, крепко сцементированного партийными организациями».
Любопытно, что, рассказав эту драматическую историю об отступлении 15-го стрелкового корпуса и о двух полках, вырвавшихся из окружения после восьмидневных тяжелых боев, Федюнинский останавливается на том впечатлении, которое произвело на войска выступление Сталина по радио 3 июля.
«Трудно описать, с каким огромным воодушевлением и патриотическим подъемом был встречен этот призыв. У нас словно прибавилось сил.
В частях, там, где позволяла обстановка, собирались короткие митинги. В ротах и взводах были проведены беседы, в которых агитаторы разъясняли солдатам обстановку на фронтах, рассказывали о том, что по зову партии на священную Отечественную войну поднимается весь советский народ. Подчеркивалось, что борьба будет упорной и трудной, что предстоит много испытаний, много лишений и жертв, но никогда фашистским захватчикам не победить нашего могучего, трудолюбивого народа».
Но отступление продолжалось, и к 8 июля войска Федюнинского отошли к Коростенскому укрепленному району на Украине, уже в пределах «старых» границ Советского Союза. 12 августа, после дальнейшего отступления в направлении Киева, Федюнинский был вызван в Москву, и генерал Василевский приказал ему немедленно вылететь в Ленинград, где складывалась еще более серьезная обстановка, чем на юге.
Еще более яркое и трагическое, чем у Федюнинского, описание первых дней войны содержится в воспоминаниях генерала И.В. Болдина, который зимой 1941 г. приобрел известность как командующий, которому была поручена оборона Тулы.
О предстоящем германском вторжении он узнал вечером 21 июня в минском Доме офицеров, где он вместе с другими командирами присутствовал на представлении «Свадьбы в Малиновке».
«Неожиданно в нашей ложе показался начальник разведотдела штаба Западного Особого военного округа полковник С.В. Блохин. Наклонившись к командующему генералу армии Д.Г. Павлову, он что-то тихо прошептал.
- Этого не может быть, - послышалось в ответ.
- Чепуха какая-то, - вполголоса обратился ко мне Павлов. - Разведка сообщает, что на границе очень тревожно. Немецкие войска якобы приведены в полную боевую готовность и даже начали обстрел отдельных участков нашей границы.
Затем Павлов слегка коснулся моей руки и, приложив палец к губам, показал на сцену…»
Но пьеса больше не интересовала Болдина: он размышлял о тревожных известиях, поступавших в последние дни, например о сообщениях из Гродно от 20 июня, что немцы сняли проволочные заграждения у дороги Августов - Сейни, что в лесу в этом районе слышался шум многочисленных моторов и что русское воздушное пространство нарушило несколько разведывательных самолетов с подвешенными бомбами.
21 июня поступили сообщения о сосредоточении в различных пунктах крупных сил немцев с тяжелыми и средними танками. Болдин был озадачен «олимпийским спокойствием» командующего.
Это спокойствие сохранялось недолго. Рано утром Болдину был передан по телефону взволнованный приказ Павлова немедленно явиться в штаб.
Пятнадцать минут спустя он был уже там.
«- Случилось что? - спрашиваю генерала Павлова.
- Сам как следует не разберу. Понимаешь, какая-то чертовщина. Несколько минут назад звонил из третьей армии Кузнецов. Говорит, что немцы нарушили границу на участке от Сопоцкина до Августова, бомбят Гродно, штаб армии. Связь с частями по проводам нарушена, перешли на радио. Две радиостанции прекратили работу - может, уничтожены… Звонил из десятой армии Голубев, а из четвертой - начальник штаба полковник Сандалов. Сообщения неприятные. Немцы всюду бомбят…
Наш разговор прервал телефонный звонок из Москвы. Павлова вызывал нарком обороны Маршал Советского Союза С. К, Тимошенко. Командующий доложил обстановку.
Вскоре снова позвонил Кузнецов, сообщил, что немцы продолжают бомбить…
Поступают все новые и новые донесения. Сила ударов гитлеровских воздушных пиратов нарастает. Они бомбят Белосток и Гродно, Лиду и Цехановец, Волковыск и Кобрин, Брест, Слоним и другие города Белоруссии. То тут, то там действуют немецкие парашютисты.
Много наших самолетов погибло, не успев подняться в воздух. А фашисты продолжают с бреющего полета расстреливать советские войска, мирное население. На ряде участков они перешли границу и, заняв десятки населенных пунктов, продолжают продвигаться вперед…
Наконец, из Москвы поступил приказ немедленно ввести в действие «Красный пакет», содержавший план прикрытия государственной границы. Но было, уже поздно… Фашисты уже развернули широкие военные действия… на ряде направлений враг уже глубоко вклинился на нашу территорию!»
Несколько часов спустя с разрешения Тимошенко Болдин вылетел в Белосток. В Белостоке царил хаос, на железнодорожной станции подвергся бомбардировке состав, забитый эвакуируемыми женщинами и детьми, сотни людей были убиты.
Наконец к вечеру Болдин добрался до штаба 10-й армии, переехавшего из Белостока в небольшой лес на некотором расстоянии от города. Там находился генерал Голубев с группой штабных офицеров. Ему не удалось связаться со штабом фронта, так как проводная связь была нарушена, а передачи радиостанции постоянно забивались противником. Голубев доложил Болдину:
«- На рассвете три вражеских армейских корпуса при поддержке значительного количества танков и бомбардировочной авиации атаковали мой левофланговый пятый стрелковый корпус. Дивизии корпуса в первые же часы боя понесли большие потери…
И по лицу, и по голосу генерала чувствуется, что он сильно переживает. Попросив разрешения, он вынул из кармана коробку с папиросами, закурил, а затем, водя карандашом по карте, продолжал:
- Чтобы предотвратить охват армии с юга, я развернул на реке Курец тринадцатый механизированный корпус, но, сами знаете, Иван Васильевич, танков в дивизиях корпуса мало. Да и что можно требовать от Т-26? По воробьям из них стрелять…»
Далее из его доклада следовало, что как самолеты, так и зенитная артиллерия корпуса разбиты и что агенты, очевидно, информировали немцев о расположении армейских складов с горючим, так как все они были уничтожены бомбардировкой в первые же часы вторжения.
В этот момент была восстановлена связь с Минском, и генерал Павлов начал отдавать Болдину категорические приказы о контрнаступлении, которое 10-я армия должна была предпринять этой ночью. Болдин возразил, что 10-я армия фактически уничтожена.