Однако в остальном НКВД меньше вмешивался в действия Красной Армии, чем раньше. Грань между военными и «политическими» элементами в армии начала исчезать, и Сталин сам направлял этот процесс. Что он ни делал в прошлом, события лета и осени 1941 г. кое-чему его научили. Все в армии искренне поддерживали патриотическую линию «второй, после 1812 года, Отечественной войны». Были собраны все военные таланты, выявленные и испытанные в первых сражениях войны, а в некоторых случаях и раньше, на Дальнем Востоке; в бой были брошены все наличные резервы, включая отборные дивизии из Средней Азии и с Дальнего Востока, что стало возможным благодаря: пакту о нейтралитете с Японией, заключенному в 1941 г.
Какие бы неприятные воспоминания и недовольство ни таили в душе некоторые советские генералы, Сталин был необходимым объединяющим фактором в атмосфере октября-ноября 1941 г., которую лучше всего характеризовали слова «Отечество в опасности». Выбора не было. Немцы стояли под Ленинградом, продвигались через Донбасс к Ростову, а 30 сентября 1941 г. началось «окончательное» наступление вермахта на Москву.
Битву под Москвой можно в общем разделить на три больших этапа: первое германское наступление с 30 сентября до конца октября; второе германское наступление с 17 ноября по 5 декабря; контрнаступление и общее наступление советских войск, начавшееся 6 декабря и продолжавшееся до весны 1942 г.
30 сентября танковые части Гудериана на южном фланге группы армий «Центр» нанесли удар по Глухову и Орлу, который пал 2 октября, но были остановлены за Мценском, по дороге в Тулу, танковой группой под командованием полковника Катукова. Другие группы немецких войск предприняли широкие наступательные операции с юго-запада в районе Брянска и с запада - по шоссейной магистрали Смоленск - Москва. Крупные группировки советских войск были окружены южнее Брянска и в районе Вязьмы, прямо к западу от Москвы. Немцы намеревались блокировать окруженные в районе Вязьмы советские войска главным образом силами пехоты, чтобы тем самым высвободить свои танковые и моторизованные дивизии для молниеносного наступления на Москву. Но остатки 19-й, 20-й, 24-й и 32-й армий и группа генерала Болдина более чем на неделю сковали главные силы немецкой 4-й армии и 4-й танковой группы. Это сопротивление дало возможность Советскому Верховному Главнокомандованию перебросить больше вышедших из окружения войск на Можайский рубеж и подтянуть из тыла резервы[55].
К 6 октября немецкие танковые части прорвали оборонительный рубеж Ржев, Вязьма и начали продвигаться к Можайской линии укреплений, примерно в 100 км к западу от Москвы, - которая была наспех создана летом 1941 г. и проходила от Калинина к Калуге, Малоярославцу и Туле. Немногочисленные войска русских, оборонявшие этот рубеж, могли сдержать только передовые части группы армий «Центр», но не главные силы немцев.
В ожидании прибытия на Московский фронт пополнений из Средней Азии и с Дальнего Востока Ставка бросила в бой все наличные резервы. 9 октября сражавшиеся на этом участке пехотные соединения генералов Артемьева и Лелюшенко и танковые части генерала Куркина были переданы в непосредственное подчинение Советскому Верховному Главнокомандованию,. На следующий день командующим всего фронта был назначен генерал Г.К. Жуков.
Но немцы обошли Можайский рубеж с юга и 12 октября овладели Калугой. Спустя два дня, обогнув Можайский рубеж с севера, они ворвались в Калинин. 18 октября после тяжелых боев был оставлен Можайск. 14 октября ожесточенные бои шли уже в районе Волоколамска на полпути между Можайском и Калинином, примерно в 80 км к северо-западу от Москвы.
Создалось крайне серьезное положение. Сплошного фронта уже не существовало. В небе господствовала германская авиация. Немецкие танковые части, проникая глубоко в тыл, вынуждали Красную Армию отступать на новые позиции во избежание окружения. Вместе с армией уходили на восток тысячи советских граждан. Пешеходы, телеги, скот, машины двигались на восток непрерывным потоком по всем дорогам, еще больше затрудняя передвижение войск[56].
Несмотря на повсеместное упорное сопротивление, немцы приближались к Москве со всех сторон. Через два дня после падения Калинина, когда обозначилась явственная угроза немецкого прорыва от Волоколамска к Истре и Москве, острота положения достигла высшей точки. Это было 16 октября. По сей день рассказывают, что в это утро два немецких танка ворвались на северную окраину Москвы, в Химки, где были быстро уничтожены. Правда, пока ни один серьезный источник не подтвердил, что эти танки существовали не только в воображении некоторых перепуганных москвичей.
Что же произошло в Москве 16 октября? Многие говорили о панике, начавшейся в этот день. Хотя, как мы увидим, это было чересчур широкое обобщение, все же день 16 октября в Москве был действительно весьма тяжелым.
Прошло несколько дней, прежде чем население Москвы осознано, насколько серьезной угрозой является новое наступление немцев. В последние дни сентября и в первые дни октября все внимание было приковано к большому немецкому наступлению на Украине, к известиям о прорыве германских войск в Крым и к визиту в Москву Бивербрука, начавшемуся 29 сентября. На пресс-конференции 28 сентября Лозовский пытался говорить успокоительные слова; так, он заявил, что под Ленинградом немцы потеряли «тысячи убитых», но, сколько бы они ни потеряли еще, Ленинграда им не взять. Он также сказал, что «коммуникации (с Ленинградом) по-прежнему сохраняются» и что, хотя в городе и введена нормированная система снабжения, продуктов хватает. Далее он сообщил о тяжелых боях «за Крым», но отрицал, что немцы уже форсировали Перекоп.
Он, видимо, был уже готов к потере Харькова и Донбасса, хотя и не сказал об этом.
Только 4 или 5 октября жителям города стало очевидно, что началось наступление на Москву, но и тогда еще его размах не был ясен. Понятно, что в советских газетах ничего не было сообщено о речи Гитлера 2 октября, в которой он объявил об «окончательном» наступлении на Москву.
Однако на пресс-конференции 7 октября Лозовский коснулся этого вопроса. Он, казалось, был слегка встревожен, но заявил все же, что речь Гитлера показывает лишь, насколько тот близок к отчаянию.
«Он знает, что ему не выиграть войну, но ему надо как-то поддерживать хорошее настроение у немцев в течение зимы, а для этого ему необходимы какие-то крупные успехи как доказательство того, что определенная стадия войны закончилась. Второй причиной, побуждающей Гитлера добиваться чего-то большого, является англо-американо-советское соглашение, породившее чувство уныния в Германии. Немцы на худой конец могли переварить соглашение «большевиков» с Англией, но соглашения «большевиков» с Америкой они никак не ожидали». Лозовский добавил, что в любом случае захват того или иного города не отразится на исходе войны.
В вечернем сообщении 7 октября впервые было официально упомянуто о «тяжелых боях на вяземском направлении».
8 октября «Правда» и «Известия» постарались не высказывать беспокойства (передовая «Правды» была посвящена обычной теме - о труде женщин во время войны), но газета «Красная звезда» уже 7 октября забила тревогу. Она писала, что «под угрозой само существование Советского государства» и что каждый боец Красной Армии «должен стоять насмерть и драться до последней капли крови».
«Правда» подняла тревогу 9 октября, предостерегая народ против беспечности и благодушия и призывая его «мобилизовать все силы на отпор врагу». На следующий день она призвала советских граждан к бдительности, заявив, что, наступая на Москву, «враг пытается через свою агентуру дезорганизовать тыл и посеять панику». 12 октября «Правда» заговорила о «страшной опасности», угрожающей отечеству.