Камер-юнкер Лабин[159], человек безродный, лакеем был вместе с Сиверсом. Находится в фаворе по милости жены, каковая испытала в деле архиепископа Переяславского и откровенный дала отчет о его силе[160].
Не могу не упомянуть также о графе де Л'Эстоке, министре без портфеля и лейб-медике. Ни для кого не секрет, что обязана ему Императрица короной, однако же фавор его не столько сей услугой, сколько медицинскими его познаниями укрепляется; Государыня в убеждении пребывает, что умрет, ежели при себе его иметь не будет. Он был наперсником всех ее тайн без исключения и от многих горестей ее избавил, вследствие чего право получил с Ее Величеством обращаться вольно и свысока, на что жаловалась она неоднократно графу Брюммеру. Беда, с маркизом де Ла Шетарди приключившаяся, и советы друзей заставили его немного образумиться. Он честолюбив, любит без меры вино, игру и женщин, впрочем умен, храбр, тверд и, ежели к партии пристал, изменить ей уже неспособен. Канцлера третирует он, несмотря на все влияние его, сверху вниз, и друзья с трудом усмиряют сию горячность. Если бы в первые полгода нынешнего царствования, повинуясь маркизу де Ла Шетарди, не вел он себя столь безрассудно, распоряжался бы и нынче при дворе самовластно. Интересам короля предан он вполне, однако потребен ему умелый руководитель, каковой говорил бы ему правду в глаза и направлял бы, лаская и улещая. Г-н граф фон Финкенштейн к сему вполне способен. Граф де Л'Эсток, генерал Румянцев и генерал-прокурор князь Трубецкой меж собою в большой дружбе.
Два слова добавлю о дамах, коих его императорское величество более других отличает; из всех самая любимая и уважаемая графиня Воронцова. Превосходным характером заслужила она всеобщее одобрение. К интригам не приспособлена. Зато кузина ее Чоглокова в них преуспела. Посему до тех пор, пока не назначили ее обер-гофмейстериной к Великой Княгине, присутствовала она безотлучно при туалете Императрицы. Она взяла сторону министра, который умело тем пользуется в сношениях с Государыней, а равно и чтобы досаждать той, к кому она приставлена. Низкого рода, злая и корыстная, она, однако же, хороша собой и неглупа. Граф Воронцов был любимейшим из ее избранников. В его отсутствие переменила она привязанности.
Старая генеральша Чернышева (та, что отравила Петра Великого своими милостями, за что сей Государь приказал супругу отколотить ее без всякой жалости[161]) часто ко двору звана бывает. Забавляет Императрицу своими выходками и любовными историями.
Графиня Румянцева на хорошем счету у Ее Императорского Величества, поскольку дочерью приходится графу Матвееву, а вернее сказать, прославленной красавице, супруге посла; рождена она и воспитана в чужих краях и, следственно, лучше умеет себя держать, нежели соотечественники. Дом ее — пристанище чужестранцев. Старая кокетка, болтливая, корыстная, она до страсти игру обожает, так что подкупить ее легче легкого, беда лишь та, что она ни к чему не способна.
Графиня Шувалова — хитрейшая из всех. Прежде наперсница Государыни, коя поверяла ей тайны двора, она и ныне благосклонностью пользуется ее величества и правом говорить с нею свободно. Канцлера ненавидит смертельно, так что в борьбе против него можно на ее помощь рассчитывать.
О камердинерах и горничных императрицы умолчу, ибо они того не стоят, чтобы иностранный посланник об них толковал и пользы оттого никакой не предвидится.
Статья вторая
Великому Князю девятнадцать лет, и он еще дитя, чей характер покамест не определился. Порой он говорит вещи дельные и даже острые. А спустя мгновение примешь его легко за десятилетнего ребенка, который шалит и ослушаться норовит генерала Репнина, вообще им презираемого. Он уступает всем своим дурным склонностям. Он упрям, неподатлив, не чужд жестокости, любитель выпивки и любовных похождений, а с некоторых пор стал вести себя, как грубый мужлан. Не скрывает он отвращения, кое питает к российской нации[162], каковая, в свой черед, его ненавидит, и над религией греческой насмехается; ежели Императрица ему приказывает, а ему сие не по нраву, то противится, тогда повторяет она приказание с неудовольствием, а порой и с угрозами, он же оттого в нетерпение приходит и желал бы от сего ига избавиться, но не довольно имеет силы, чтобы привести сие в исполнение. Всем видом своим показывает он, что любит ремесло военное и за образец почитает Короля, чьими деяниями великими и славными восхищается, и не однажды мне говорил: «Sie haben einen grossen König, ich werde es machen wie er, nicht zu Hause still sitzen bleiben» [У вас великий Король, я буду делать, как он, и не стану спокойно сидеть дома. — нем.]. Однако ж покамест сей воинский пыл ни в чем другом не проявляется, кроме как в забавах детских, так что отверг он роту кадетов и составил себе взамен роту из лакеев, где в роли унтер-офицеров камердинеры подвизаются, а в роли офицеров — камергеры и камер-юнкеры, кои под командою его различные совершают эволюции. В покоях своих часто играет он в куклы. Супругу не любит, так что иные предвидят, по признакам некоторым: детей от него у нее не будет. Однако ж он ее ревнует. Так что ежели хочешь к нему войти в доверие, не стоит ее посещать чересчур прилежно. С ним толковать следует об осадах и битвах. Канцлер нынче у него на хорошем счету стараниями принца Августа и его шайки. Обер-гофмейстер Великого Князя, генерал князь Репнин, не осмеливается ничего предпринимать для его исправления. Князь этот, как говорят, славен воинскими талантами. Он неглуп, однако же желчный нрав, грубости и пьянство затмевают добрые его свойства. Принадлежит он к присным канцлера. Когда я из Петербурга выехал, за наперсника у его императорского высочества был молодой Вильбуа, камер-юнкер, у коего отец француз, а мать дочерью доводится лютеранскому пастору Глюку, в чьем доме взросла императрица Екатерина.
161
Евдокия Ивановна Чернышева, урожд. Ржевская (1693–1747), вдова Григория Петровича Чернышева (1670–1745); вышла замуж в 17 лет, будучи любовницей Петра I, которого, согласно некоторым мемуарным источникам, заразила сифилисом; см.:
162
Здесь и далее там, где Мардефельд употребляет слово «russe», мы переводим его как «русский», а там, где он говорит «russien», пишем «российский». Некоторые сведения об истории разграничения этих двух понятий во французском языке XVIII века см. в ст.: