Осталось мне рассказать о Державах, коих интересы находит Канцлер противными России.
К таковым причисляет он среди прочих Державу Вашего Величества, и свой образ мыслей сумел он усвоить Государыне, несмотря па благосклонное расположение, кое питала она к Вам в начале своего царствования, и несмотря на систему Петра I и всех Государей Российских, кои всегда в дружбе и согласии с двором прусским видели для себя великую пользу. Злонамеренность первого Министра Вашему Величеству превосходнейшим образом известна, и распространяться па сей счет я не стану; скажу лишь, что опасается он и страшится мощи Вашего Величества и из одной боязни не доходит до последних крайностей, если же поймет, что игра его верная, то па все решится. Добавлю также, что убежден Канцлер: не в интересах Вашего Величества на Россию нападать, ибо Вам оттого выигрыша не будет, выиграет же от сего разрыва двор Венский и наилучшие части владений Ваших атакует; потому и дерзает Канцлер столько выходок оскорбительных и возмутительных предпринимать, что для себя никакой опасности не предвидит.
Двор французский как от России наиболее удаленный, более всего от ненависти Канцлера страждет. Всякому известно, что Императрица сему двору весьма многим обязана; что не кто иной, как французы, восхождению ее на престол способствовали, и она, о сем не забывши, дружбу с ними крепила и пестовала. Однако же Канцлер отыскал способ заставить ее сии важные услуги забыть и действия начать против сей Державы, выказав неблагодарность тем больше для славы сей Государыни оскорбительную, что никакие политические резоны ее к тому не неволили. Постыдной высылкой маркиза де Ла Шетарди объявил граф Бестужев первый раз ненависть свою к Франции; с тех пор каждый год новым унижением был ознаменован, и наконец отыскал Канцлер способ чашу терпения переполнить, когда тридцать тысяч человек войска в путь двинул. Версальский двор, возмущенный столькими злоумышлениями, решился в конце концов посланников своих отозвать, и хорошо сделает, если презрение свое самым откровенным способом выразит сей Державе, кою в искренних друзьях числить никогда не сможет, от враждебности же большого себе убытка не предвидит.
Такова природа разногласий Швеции и России, что искренняя и длительная взаимная приязнь меж сими Державами вряд ли возможна, и ожидать того не приходится; можно было, однако же, льстить себя надеждой, что установится между двумя нациями союз внешний и временный в царствование Государыни, коя Швеции многим обязана и сама то неоднократно признавала, наследником же Престола Шведского отыскала способ такого принца назначить, который ей приятен, а наследнику Престола Российского близким доводится родственником. Таковы и были чувства Императрицы сразу после Абовского мира, так что можно лишь восхититься зловредным хитроумием Канцлера, каковой сумел Императрицу не только от сей благоприятной диспозиции отвратить, но и чувства совсем тому противные ей внушить. Ненависть сего Министра к Швеции даже и вообразить невозможно, и причиной тому не только вражда, коя от века две нации разделяла, но еще и собственная злоба, братом его против господствующей партии вскормленная[186], и раздражение его против Голштииского дома, и связи Швеции с Вашим Величеством и с Францией, — все сие Канцлера в бешенство приводит, и кто желает забавы ради заставить его в лице поменяться, тот пускай упомянет в его присутствии Наследного Принца Шведского. Сумел он все дело так обернуть, словно не свои злобные чувства выказывает, а интересы отечества защищает, и посредством обычных своих уловок, намеков, клевет и доносов, отравой наполненных, того достиг, что ныне смотрит Императрица на Швецию как на двор, из всех дворов европейских для России опаснейший и страшнейший, в Наследном же принце видит чудовище, не ведающее благодарности. Барон Корф превосходно Канцлеру, ненавистнику Швеции, услужил, однако же безумное его и непристойное поведение при дворе стокгольмском мало успехам Российским способствовало. Способствовал он одному разладу меж двумя дворами, так что лишь внутреннее положение России, а равно и Швеции, и забота о поддержании на сих землях покоя, может помешать полному их разрыву после смерти Короля Шведского, да и то опасался бы я, что Канцлер в дерзости своей и предприимчивости отыщет способ Государыню до сего разрыва довести разными выходками, коих, возможно, не постигнет она ни истинного смысла, ни возможных последствий, не опасаюсь же лишь потому, что рассчитываю на мудрость и осторожность Правительства Шведского и на меры, кои возьмет оно, чтобы сию бурю предотвратить[187].
186
Имеется в виду франкофильская и антирусская партия «шляп», с 1738 г. сохранявшая большинство голосов в риксдаге.
187
В 1747 г. отношения между Россией и Швецией достигли такой степени напряженности, что вот-вот могла начаться новая Северная война, где Россию поддерживала бы Дания, Швецию — Франция; началу вооруженного конфликта помешало решение Елизаветы вступить в войну за Австрийское наследство.