Осенью и зимой 1750 года инциденты, портящие отношения между двумя странами, участились. Было ли тому виной расхождение в культурных обыкновениях или намеренное недоброжелательство, но Гросс оскорбился неучтивым поведением Гогенцоллерна. Русский посланник пожелал отправиться в Сан-Суси вместе с австрийским и английским коллегами — на просьбу последовал отказ. В другой раз Гроссу дали разрешение на поездку в Шарлоттенбург, но заставили его пройти через все сады пешком; когда же он наконец добрался до замка, то получил приглашение на бал — но не на ужин. А на балу король демонстративно от него отворачивался{540}. В конце концов Фридрих осознал свою ошибку, но было уже слишком поздно. Имея дело с представителями дипломатического корпуса (в частности, в официальных посланиях к Варендорфу), он клялся в своей невиновности; за его столом, уверял король, слишком мало мест, и поэтому дипломатов приглашают на ужин по очереди. В тот роковой вечер Гросс не вошел в число счастливчиков, а потому, по логике короля, и не получил приглашения. Подданные короля в Берлине и в Петербурге должны были иметь объяснения на все случаи жизни, пусть даже секретные донесения русского посланника неопровержимо свидетельствовали о намеренной неучтивости короля. Гросс представил случай с ужином как нарушение церемониала и, следовательно, оскорбление ее величества. Жизнь в Потсдаме он описывал «самыми черными красками», а отсутствие приглашения на ужин называл «пощечиной, нанесенной не столько ему, Гроссу, сколько его двору»{541}. Он оказался единственным иностранным посланником, не допущенным к королевскому столу; хуже того, король за весь вечер не обратил на него ни малейшего внимания{542}. Варендорф в Петербурге выбивался из сил, пытаясь смягчить действие Гроссовых донесений, но тщетно: Елизавета приказала своему представителю не ездить более ни в Потсдам, ни в Шарлоттенбург. Все предвещало неминуемый отъезд Гросса, однако никто в тот момент не мог предвидеть полного разрыва отношений между двумя самыми молодыми дворами Европы[149].
149
Фридрих, полагавший, что еще не все потеряно, и ярости писал Варендорфу: «Как бы там ни было, я от того [от отъезда Гросса] ничего не потеряю, да и кого бы канцлер на замену г-ну Гроссу ни прислал, более неприятного и ко мне враждебного ему не сыскать» (письмо от 29 сентября 1750 г. //GStA. Rep. XI. Russland 91. 60В. Fol. 256).