И, наконец, третий вопрос — относится к сути и пониманию русской апокалиптики. К раскрытию смысла циклов русской истории и ее сверхисторической компоненты.
Многие скажут, что эти вопросы высосаны из пальца, продиктованы стремлением продемонстрировать свою исключительность, а то и расколоть движение, отодвинуть традицию в ее чистоте и этнографической подлинности. Эти «многие» не слишком интересовали меня вчера, совсем не интересуют сегодня, а завтра могут быть просто выведены за скобку действительной стратегически нацеленной оппозиции. Если их предел мечтаний министерские портфели и кабинеты, пусть вкусят это. А у подлинной оппозиции — впереди еще слишком много нерешенных задач. Ибо она — всерьез и надолго.
«Россия — XXI век», № 3, 1993 г.
4.3. Неизбежность
Три года назад, предвидя катастрофу и желая предотвратить се, я выступил инициатором написания книги «Постперестройка». Уже тогда в пределах тогдашних знаний о запущенных механизмах деструкции было очевидно, что политическая борьба требует новых видов оружия. Вооружение государственно ориентированных политиков такой политической методологией, которая могла бы снять противоречия между ними, вытекающие из их приверженности различным идеологиям, было тогда и остается теперь главным условием их политической победы и предотвращения конца российской истории, смерти нации. Интеллектуальное оружие было и остается тем ключевым ресурсом, без владения которым все другие виды оружия гроша ломаного не стоят, а пресловутые танки на улицах превращаются в груду бессмысленного и тупого железа.
Современная политическая теория и ее соединение с политически активной частью населения — вот условие победы конструктивных сил. Об этом мы говорили три года назад, об этом говорим и сейчас.
Такая современная политическая теория в противовес цветастой идеологической риторике, именуется мною «идеологикой». Идеологика — это политический метаязык, позволяющий строить непротиворечивую и полную политическую теорию так же последовательно и логично, как строители строят дом.
Много говорят об «архитекторах перестройки». Но процесс, который запустил Горбачев, требовал не архитекторов и строителей, а минеров и диверсантов. Да, действуя по принципу: «Ломать, не строить — душа не болит», разрушители использовали мощную современную теорию разрушения. Но без адекватной теории созидания не может быть прихода к власти прогосударственных сил. Не может быть строительства нового российского государства сегодня, как не могло быть несколько лет назад без подобной теории — спасения СССР.
Тогда мы обращались к существовавшим структурам и их легитимным лидерам. Стремясь вооружить их методологией, мы одновременно демонстрировали эффективность этой методологии с точки зрения реальной политики. Мы никогда не стремились сделать кого-либо заложниками своих теоретических представлений. Напротив, мы стремились создать оперативный простор, помочь собрать ресурсы для стратегического прорыва. Ибо методология не связывает, не делает никого заложником чужого интеллекта, а напротив, раскрепощает, даст возможность самостоятельного применения метода и получения самостоятельных результатов.
К глубокому нашему прискорбию, тогда были восприняты лишь результаты, полученные нами с помощью определенной методологии, но не методология сама по себе. Книга получила признание и стала настольной для одних и «кошмаром ночей» для других политических лидеров. Но главное — призыв к преодолению теоретической слепоты, к овладению этой новой методологией — не был услышан. И результат — налицо.
Теперь союзная ситуация воспроизводится на российском уровне. И упрямое нежелание осваивать новый метаязык, отвечающий весьма не простым реалиям нынешней ситуации, пожалуй, даже усилилось. Одни с фанатическим упорством цепляются за явно не оправдавший себя набор псевдодемократических штампов, другие, поняв, что народ уже готов вернуться к потерянному, надеются прожить со старым идеологическим багажом. А кое-кто даже превращает патриотическое движение в полигон для отработки идей, еще более разрушительных для России, нежели «демократические» фантомы.
Что же делать в этих условиях? Вновь обращаться к лидерам дефектных структур? — Этот этап позади. Данная работа направлена на реальное политическое строительство и адресована широким слоям мыслящей оппозиционной общественности. Я заявляю об этом со всей определенностью, поскольку ситуация не позволяет нам отступать дальше.
Оппозиционным политическим силам, равно как и их противникам, до сих пор почему-то кажется, что политика определяется, исходя из идейных пристрастий. Однако это не так. В конце XX века место идеологии занимает новая дисциплина — идеологика. Идеологи ка стала из искусства наукой, и идеологическую модель теперь уже выбирают, исходя из строго научных, почти формализованных критериев. Ее строят, исследуя на непротиворечивость и полноту.
Ощущая серьезность сегодняшней ситуации, политические лидеры в большинстве своем понимают, что время «развесистой клюквы», которая для них в силу их предшествующей практики отождествляется с понятием идеологии, уже позади. Отсюда их безразличие к вопросам идеологии, перерастающее в идейную беспринципность. Понять это можно, но примириться с этим нельзя. Ибо смена типа идейного оружия не обесценивает идейное оружие как таковое, подобно тому, как смена арифмометра на ЭВМ четвертого поколения не снимает феномена вычислительной техники как таковой.
Новый тип идейного строительства на базе идеологики должен быть освоен политически активными и интеллектуально состоятельными кадрами наших политических партий и движений. Это необходимо. И это — возможно, ибо катастрофа вбрасывает в политику тех людей, которые еще вчера относились к политике пренебрежительно. Придя в нее от высокоточных станков, из лабораторий и конструкторских бюро, эти люди более, чем их предшественники, способны понять, что есть современный инструментарий, что есть оснащенность политической партии интеллектуальным оружием на уровне, соответствующем уровню сегодняшних смысловых войн. Им легче, чем их предшественникам, расстаться со старомодным багажом симпатий и антипатий, признать необходимость и неизбежность перевооружения, сделав выводы из пережитой трагедии.
Да, идеологика беспощадна. Да, она требует действия в сфере идей, столь же рационального и жесткого, сколь рационально и жестко действует конструктор сложной технической системы или специалист-системщик, строящий математическую модель. И конечно, это раздражает, пугает, кажется чуждым традиции. Но без этой жесткой рациональности, без этого смирения профессионала перед неизбежностью идеологических уравнений лидеры политических партий и движений рискуют погубить и самих себя, и движения, и страну, и нацию, и традицию.
Мы предлагаем свой тип идеологики и свою проверенную нами на непротиворечивость и полноту идеоконструкцию. Она может быть оспорена и скорректирована, для чего и необходима идеологическая дискуссия. Но — с позиции идеологики, путем выдвижения других конструктов, еще более цельных, непротиворечивых, полных и эффективных. Любая другая позиция для нас неприемлема. Произвол и эклетика в сфере идеологии — это для нас или архаика, или лукавство. И то, и другое бесплодно в сегодняшней неслыханно катастрофической ситуации.
Дискуссия, идеологическая по форме и методологическая по сути, назрела и должна быть проведена. И она будет нами проведена, чего бы это ни стоило.