— Что вам здесь нужно? — спросил он, бледнея и отступая в глубину квартиры.
— Мы просим вас одеться и следовать за нами.
— Куда?
— В институт.
— Я сегодня не пойду в институт.
— Илья Александрович, вам срочно надо ехать в институт!
— А я вам сказал, что не пойду в институт!
Через четверть часа двое мужчин в серых костюмах вывели из подъезда под руки старшего научного сотрудника Илью Вермонта. Пиджак, который агенты надели на него, был криво застегнут, брюки топорщились. Они посадили ученого в черную машину, и она с места взяла в карьер. Еще через десять минут Вермонт в сопровождении двух агентов, которые поддерживали его под локти в те моменты, когда у него от волнения заплетались ноги, вошел в конференц-зал. Он уже знал. В машине ему сказали. Несколько десятков лиц обратились к нему. Это были ведущие научные сотрудники, профессора, доктора наук, ученые с мировым именем. Был тут и главный инженер установки, и начальник АХО, и начальник первого отдела, который смотрел на Илью Вермонта с приятной, доброжелательной улыбкой. Это он дал молодому ученому самую лучшую рекомендацию. Агенты провели Вермонта по залу, вставили в кафедру и испарились. Воцарилось молчание.
— Господа, — хрипло сказал Вермонт и начал кашлять. Кашель душил его с такой силой, что на глазах выступили слезы. Откашлявшись, он обвел взглядом зал. Черные его волосы, которые так и не поддались расческе одного из агентов, стояли дыбом над мертвенно бледным лбом. Глаза разъезжались в стороны, отчего на лице возникало выражение безумия. Также разъезжались в стороны мысли нового директора. "Приступил к исполнению, не приходя в сознание", — сказал из глубины зала чей-то насмешливый голос.
— Господа, — сказал Вермонт с отчаянием — позвольте представиться: я теперь ваш директор! Он снова замолчал, словно рассматривая косившими глазами эту безумную фразу, повисшую в воздухе. Тогда он решил попробовать сказать что-нибудь еще. — Нам предстоит многое сделать. Он постепенно обретал себя, видя, что они не смеются над ним, а слушают с выражением почтительного внимание на лицах. Никто не хихикал и не показывал на него пальцем. — Мы открыли дорогу в загробный мир, и кому как не нам первым пройти по этому пути! Наша задача на ближайшее время состоит в том, чтобы повторить эксперимент, и мы это сделаем. На его треугольном бледном лице теперь была написана решимость человека, стоящего на краю крыши. Стоя перед цветом науки в перекошенном пиджаке и отвисающих на коленях брюках, он вдруг почувствовал такой прилив сил и такую уверенность в успехе, что выпрямился и даже стал выше ростом.
Когда Вермонт закончил свою короткую речь и его обступили люди, он был уже другим человеком. Его глаза горели лихорадочным огнем, а спина была прямой как доска. Он кивал, принимал поздравления, и тут же, в конференц-зале, давал поручения почтенным профессорам и пожилым докторам наук. Чьи-то руки тянулись к нему, и он их пожимал. Один доктор наук спросил его о маленьком коэффициенте в одной коротенькой формуле, без которого невозможно было математически описать смерть как явление высшей математики, и тогда Вермонт взял мелок и со страшной скоростью стал писать цифры и буквы на зеленоватой грифельной доске. Вдруг все замолкли. В полной тишине дробно стучал мел. Когда Вермонт закончил и обернулся, в зале раздались аплодисменты. Хлопали все, даже ничего не понимающие в высшей математике начальники АХО и первого отдела.
2.
В три часа ночи по пустынным улицам Москвы ехал фиолетовый автомобиль "Иж Ода 1,7 комби" 1987 года выпуска, с красным восклицательным знаком и желтой буквой У в черном треугольнике на заднем стекле. Машина проседала почти до самого асфальта, задние рессоры не выдерживали ее собственной тяжести. Конвульсивно подрагивающий глушитель выпускал густую струю серого дыма, в которой пролетали искры. Иногда мотор самопроизвольно начинал реветь, и тогда выхлоп темнел от хлеставшего в него масла. В салоне машины напряженно молчали три человека.
Партизанский отряд Удалова прибыл к месту боевой операции. Все было продумано до деталей. Машина стояла в гараже у Удалова пять лет. Они была давно снята с учета и нигде не числилась. Номера на ней были самодельные. В три часа пятнадцать минут они вышли из автомобиля, припаркованного на набережной напротив огромного черного урода, уходившего головой в черно-красное небо московской ночи. Все окна квартир в домах по обе стороны реки были темными. Голубоватым светились только окна подъездов. Двое мужчин и подросток размяли ноги, сделав несколько шагов по асфальту набережной. Потом Удалов взглянул на часы. На его широком запястье зеленовато светились знаменитые "Командирские". "Пора начинать, товарищи!".