Отец Эсперанте был именно таким, каким его описывали господин Мирабаль, юный Гомо и негодяй Хоррес. Все в нем — лицо, движения, походка — выдавало человека волевого и энергичного, всегда готового действовать и привыкшего подчинять себе людей. Его умный и твердый взгляд светился спокойствием и добротой, а густая белая борода не могла скрыть приветливую улыбку. Высокого роста, статный, широкоплечий, он, несмотря на возраст, обладал незаурядной физической силой.
Никто ничего не знал о прежней жизни отца Эсперанте. Он никогда не говорил о своем прошлом, но затаившаяся в его глазах печаль говорила о пережитых им тяжких страданиях.
Не менее самоотверженно, чем отец Эсперанте, трудился преданный ему душой и телом брат Анхелос. Несколько индейцев помогали им в управлении деревней. Но душой всего был, конечно, отец Эсперанте; он был одновременно и алькальдом и пастырем: крестил детей, благословлял на брак, причащал умирающих. Процветание миссии было достойной наградой за все его труды. И если его преемники не будут отклоняться от проложенного им пути, то его творению суждена будет долгая жизнь.
Со времени последнего нападения кива ничто не нарушало покой обитателей Санта-Хуаны, и, казалось, не было никаких оснований чего бы то ни было опасаться.
Но первого ноября около пяти часов вечера, на следующий день после того, как Жак Эллок и его спутники попались в руки Альфанису, у жителей селения появился повод для тревоги. Несколько гуахибо, выйдя из своих хижин, увидели бегущего со всех ног через саванну молодого индейца. Как только юноша их заметил, он закричал:
— Отец Эсперанте... Отец Эсперанте!
Брат Анхелос тотчас отвел его к миссионеру. Тот узнал мальчика, который усердно посещал школу миссии, когда жил со своим отцом в Санта-Хуане.
— Это ты... Гомо?
Мальчик едва мог говорить.
— Откуда ты?
— Мне удалось бежать... Сегодня утром... Я так спешил добраться сюда...
У него перехватило дыхание.
— Отдохни, малыш, — сказал миссионер. — Ты падаешь от усталости... Хочешь есть?
— Потом... я сначала скажу, почему я пришел... там нужна помощь...
— Помощь?
— Там кива... в трех часах ходьбы отсюда... в горах... ближе к реке...
— Кива! — воскликнул брат Анхелос.
— И главарь, их тоже, — добавил 1 омо.
— Их главарь! — повторил отец Эсперанте. — Этот беглый каторжник, этот Альфанис!
— Он присоединился к ним несколько дней назад... а позавчера вечером... они напали на отряд путешественников, которых я вел в Санта-Хуану.
— Путешественников, которые шли в миссию?
— Да... Отец... Французские путешественники.
— Французы?
Лицо миссионера залила смертельная бледность, глаза его на мгновение закрылись. Потом он взял мальчика за руку, привлек к себе и сказал дрожащим от волнения голосом:
— Расскажи мне все, что ты знаешь...
— Четыре дня назад, — начал Гомо, — в хижину, где мы жили с отцом, пришел человек. Он спросил нас, где кива и не можем ли мы отвести его к ним. Это они разрушили деревню Сан-Сальвадор, они убили мою мать... Отец отказался. Тогда он выстрелил и убил отца...
— Убил! — прошептал брат Анхелос.
— Да... этот человек... Альфанис...
— Альфанис! Откуда он появился, этот негодяй? — спросил отец Эсперанте.
— Из Сан-Фернандо.
— А как он добрался сюда?
— Он нанялся матросом под именем Хоррес на одну из пирог путешественников...
— И ты говоришь, что эти путешественники — французы?
— Да, французы... Они смогли доплыть только до Рио-Торрида... Там они оставили свои пироги, и один из них, начальник, вместе с капитаном пироги нашел меня в лесу около тела отца. Они пожалели меня и взяли с собой, похоронив моего отца. Потом они попросили отвести их в Санта-Хуану... Мы пошли... а вот позавчера, около брода Фраскаэс, на нас напали кива и взяли в плен.
— А потом?
— Потом? Кива направились в сторону гор... и Только сегодня утром мне удалось бежать.
Миссионер слушал мальчика с напряженным вниманием. Глаза его пылали гневом.
— Так ты говоришь, — в третий раз спросил он, — что эти путешественники — французы?
— Да.
— Сколько их?
— Четверо.
— И с ними был...
— Капитан одной из пирог, банива по имени Вальдес; и двое матросов, которые несли багаж.